totum ad divina contemplanda evehunt).'
Далее говорится: 'Всем известно, со сколь великой любовью (quanto cum amore) Восточные христиане совершают священную литургию, особенно же евхарическое служение — этот источник жизни Церкви и залог грядущей славы (prasertim celebrationem eucharisticam, fontem vitae Ecclesiae et pignus futurae gloriae). Таким образом через совершение Евхаристии в отдельных поместных Церквах воздвигается и растет Церковь и через сослужение обнаруживается их единство'. 'Так как Церкви сии, хотя и разъединенные с нами, обладают истинными таинствами и, прежде всего, силой апостольской преемственности, Священством и Евхаристией, через которые они теснейшим родством объединяются с нами и доныне (quibus arctissima necessitudine adhuc nobiscum conjunguntur), то некое общение в таинствах, при благоприятных обстоятельствах и с одобрения власти церковной, не только является возможным, но даже желательным (quaedam communicatio in sacris, datis opportunis circumstantiis et approbante auctoritate ecclesiastica, non solum possibilis est, sed suadetur).' Принципиальное значение этого последнего параграфа несомненно очень велико и показательно.
Семена единства во Христе уже брошены и возрастают. Брошены они уже подвигом и мученичеством русской исповеднической Церкви под игом большевиков и пробудившимся ранне-христианским, близким к нам по духу настроением среди многих протестантских кругов Германии и вообще Центральной Европы, особенно после Второй Мировой войны. И Второй Ватиканский Собор, несмотря на все человеческие недочеты и недостатки его, в общем, глубоко назидательной и поразительной деятельности и несмотря на то, что он не смог преодолеть некоторых печальных сторон наследия Первого Ватиканского Собора 1870 года, явился перед глазами всего мира - и католического, и общехристианского, и вне-христианского, и верующего, и неверующего, - носителем неожиданных потоков духовной динамики - динамики сострадания и одухотворенного служения любви.
И это есть веяние Духа, того Духа, Который может преодолеть человеческие преграды и привести единству всех, кто охвачен и будет еще охвачен той Вечной Жизнью, что пришла в мир и раскрылась миру.
Глава шестнадцатая
Моя аудиенция у папы Иоанна XXIII-го
Папа Иоанн XXIII был великий праведник, смиренный и охваченный порывом жертвенной любви — служением любви. Самые первые его выступления после избрания его конклавом: как он выбрал себе имя 'Иоанн' из особой любви и почитания к апостолу любви - Иоанну Богослову, как он был добр, смирен и приветлив, и прост в обращении, как он стал ходить пешком по улицам Рима без всякой охраны, и особенно как он стал говорить о внутреннем перерождении христиан, об их духовном росте, как необходимых предпосылках к единению — все это все больше возбуждало мое восхищение (это чувство возбуждал он, как известно, во многих и многих людях). При случае в разговоре с одним приятелем, очень видным католическим богословом, живущим в Америке, я сказал как-то: 'Как я был бы рад и счастлив иметь аудиенцию у этого папы! Но конечно, это вряд ли возможно, так как я не имею никаких данных для получения такой аудиенции; я мало известный человек, занимающийся вопросами христианского миросозерцания, не имею ни сана, ни высокого положения, и притом не католик'. На это мой собеседник мне ответил, что такую аудиенцию нетрудно устроить. Это было в конце марта или в апреле 1959 г. (в конце января 1959 г. папа Иоанн XXIII в пэрвый раз выступил с торжественным заявлением о желательности единения всех христиан, а также и созыве Собора всей Католической Церкви для обновления внутренней жизни Церкви). Через месяц после нашего разговора мой приятель мне сообщил, что он получил письмо из Рима, что папа Иоанн 'riceverà volontieri' ('с удовольствием примет') профессора Арсеньева. Как только выяснилось, что я смогу поехать летом в Европу, я написал в Рим о времени своего приезда - по указанному мне адресу. Ответа не последовало и лишь на третий мой запрос я получил уже в Европе (Женеве), сообщение, что окончательный ответ об аудиенции дается, по правилам Ватиканского 'протокола', только по прибытии данного лица в Рим. Тотчас по приезде в Рим я позвонил прелату, ведшему переговоры, и тот сообщил мне, что он теперь сделает окончательный запрос и что через дней пять-шесть, не позже как через неделю, будет дан окончательный ответ. И действительно мне было сообщено через 6 дней, что папа Иоанн XXIII примет меня в личной аудиенции 8-го сентября 1959 г., т. е. через день, в своем загородном дворце в Кастельгандольфо. Но ведший переговоры сообщил мне. еще, что должны прислать еще накануне вечером официальное письменное приглашение мне, которое пришлют по его адресу, а он тотчас же мне его доставит. Вечером 7-го сентября никакого письменного приглашения не пришло, что ведший переговоры прелат подтвердил мне утром 8-го по телефону. Что делать? Приглашения нет. Но не хочу ли я отправиться на прием к старшему из коллегии кардиналов - кардиналу Тиссерану, на что я с благодарностью выразил свое согласие. Прием у кардинала был мне назначен на утро 9-го сентября, в его приемных покоях на Via della Conciliazione (около площади Св. Петра). Я изложил кардиналу, какое глубокое впечатление на многих христиан, в частности на меня, произвело заявление папы Иоанна о желательности шагов в сторону единения христиан и о желательности созыва Собора Католической Церкви. Я сказал при этом, что я никак не уполномочен говорить по этому вопросу, что я говорю только от собственного лица и что я глубоко приветствую, как и многие другие христиане (например и в протестантском мире), это выступление папы; далее, что я думаю -опять это мое личное мнение и я не получил полномочий высказывать его от какой-либо части нашей Церкви — что православные, конечно, не могут (с точки зрения общей обеим Церквам) быть членами этого Собора, но что было бы, по моему, желательным, чтобы 'en marge du Concile' (я говорил с кардиналом по-французски), так сказать 'на полях Собора', одновременно с Собором, но не-официально, происходили братские беседы по самым важным вопросам разделяющих в данный момент обе Церкви, между православными и католиками (также может быть между католиками и другими христианами). Такие не-официальные братские разговоры между видными представителями обеих Церквей могли бы может быть повлиять до известной степени на позицию Собора при обсуждении им этих вопросов. Кардинал был очень любезен и приветлив; я был у него около 20 минут.
Вечером я сижу в своей комнате и уже отчасти готовлюсь к близкому отъезду, как раздается стук в дверь и входит, весь одетый в черное, тот самый прелат, который вел переговоры о моей аудиенции. Он мне привез письменное приглашение на следующий день - 10-го сентября, в 12 часов дня в Кастельгандольфо - и это приглашение я должен был взять с собой. Дело в том, что папа перед тем был болен 3 недели и никого из посторонних в это время не принимал, поэтому произошло большое накопление ауденций, и моя ауденция не могла поэтому состояться в назначенный день. Впрочем и теперь, в виду накопившихся аудиенций, - так сказал мне мой посетитель, моя аудиенция будет, к сожалению, очень короткой: две минуты, в лучшем случае три минуты. Завтра утром ровно в 11 часов утра заедет за мной один из ватиканских автомобилей и отвезет меня в Кастельгандольфо (это 32 км от Рима). Одетым нужно быть в темносиний костюм (с темным или серым галстуком), теперь все это упрощено отменено требование быть в визитке. На другое утро сажусь в 11 часов в большой черный-лаковый ватиканский автомобиль у ворот дома, где я жил. Он быстро везет меня через Рим и через Кампанию, мимо арк Клавдиевского акведукта. Почти незаметно начинается подъем в гору и через 30 минут въезжаем во внутренний двор папского дворца Кастельгандольфо. Подымаюсь по подъемной машине два этажа. Меня встречает швейцар в черном фраке и два дежурных придворных чина в темно-пунцовых шелковых камизолах и отводят в комнату, третью от подъемной машины и приглашают сесть и ожидать. Осталось ровно 30 минут до срока приема. Я осматриваю мебель - типично итальянская дворцовая 17-18 веков. Высокие кресла с высокими и потом немного сгибающимися спинками, пол мраморный двухцветный — зеленый с белым, два мраморных стола на витых золоченных ножках. На одном — большие бронзовые часы - между двух золоченных канделябров, на другом — большое бронзовое золоченное распятие. Время медленно и сосредоточенно проходит. В 12 часов бьют часы, в разных местах, но с разнобоем, так что этот бой длится несколько минут. В 12 часов 5 минут раскрываются те же двери, через которые я вошел, и швейцар вводит группу мужчин парами; все в темно-синих костюмах — лет 40-60, но есть и юноша лет 18-19 со своим отцом. Всего их человек 12. Мне предлагают присоединиться к этим парам сзади, и мы все направляемся дальше вглубь
