Обед я так и не успела сварить. Но кусок колбасы в холодильнике, вроде, был. Если, конечно, Петька сам уже не сожрал его. Да и хлеб ещё оставался.
Сижу, жду. Долго жду. Ничего не происходит. Да чем там Петька занимается? Трудно кусок колбасы, что ли, кинуть? Наконец, сверху на меня что-то падает. Что-то шуршащее. Блин, ну Петька и осёл! Кинул мне пакет хрустящего картофеля. Колбасы, значит, у нас уже не осталось. Лучше бы хлеба кинул. Или его он тоже уже сожрал?
А что-то какой-то пакет этот лёгкий. И вроде как пустой. Хотя и не совсем – внутри что-то шуршит. Открыла я этот пакет, а там… это ещё что такое? Картошки внутри нет. Совсем нет. Ни кусочка. Даже крошек нет. Зато есть какой-то белый порошок. Из любопытства лизнула немного. Блин. Это соль. Петька, ты чего придуриваешься?
В ответ на меня упала (Петька что, специально всё время по голове мне целит?) банка шпрот. Что-то тоже какая-то она лёгкая. Потянув за кольцо, вскрыла её. Внутри вообще ничего нет. Совершенно пустая банка. Причём очень чистая, как будто её специально помыли. Нет, но она же была запаяна! Петька сам бы так не смог сделать. А вот это уже совсем странно. Мне на голову упала пустая яичная скорлупа. Что происходит? Через пару минут объяснение я получаю. На меня падает записка от Петьки:
'Не получается! Никакая еда не проходит! Я весь пол в комнате уже завалил. Колбаса, хлеб, картошка, шпроты, яйцо. Всё это тут у меня, на полу. К тебе не проваливается!!'
Так. Это что, получается, что наше окно не совсем проходимо? Как-то оно испортилось? А как же я попала сюда? Спрашиваю Петьку, может ли он спрыгнуть ко мне (только не прыгай, балбес, руку сунь!). Петька отвечает, что не может. Руку в окно он сунуть может, но не глубоко, примерно по локоть. А предметы проваливаются ко мне, только если их держит Петька. Те, что он просто кидает на окно, так на нём и валяются.
Интересно, а с моей стороны можно чего-то передать? Я встала, взяла за спинку один из стульев и, поднатужившись, подняла его над головой ножками вверх. Смотрю, а ножки стула-то частично исчезли, как отпиленные. Поднимаю стул выше. Ножки почти целиком исчезли. И тут чувствую, как стул что-то тянет вверх из моих рук. От неожиданности я отпускаю его и… на пол падает то, что от этого стула осталось. То есть спинка и часть сиденья. Ножек вовсе нет ни одной. Вместо них – идеально ровный срез. Так ровно даже пилой не отпилить. Похоже, здесь осталась та часть стула, которая ещё не успела пройти через окно в момент, когда я этот стул выпустила из рук. А остальная часть оказалась в мире Петьки. Очень любопытно.
Попросила Петьку съездить окном, посмотреть, что снаружи моей комнаты происходит. Куда Гитлер-то делся? Уже целый час я тут одна сижу. Минут через пять получаю в ответ новую записку. Наше окно окончательно испортилось. Петька больше не может управлять им. Окно как-то само привязалось ко мне. Оно всё время ездит за мной. Потому-то Петька и попадает постоянно всякими вещами мне по голове. Куда бы я ни пошла, окно постоянно висит точно над моей головой.
Ещё Петька написал, что приглашал к окну Хрюшу, посмотреть, что с ней станет. Хрюша в окно вообще провалиться не может, даже с Петькиной помощью. Ходит по нему, как по полу. Петька свою руку сунуть может, а Хрюша вовсе не проваливается. Колбасу только сожрала. И шпроты тоже с окна слизала. И яйцо.
Я уныло забралась обратно на свой диван, раскатала штанины, чтобы ноги прикрыты оказались, и попыталась заснуть. Умнее ничего не придумала. Устала я. А еды всё равно нет никакой. Но только я немного задремала, как меня разбудил звук поворачивающегося в замке ключа.
Гитлер вернулся. Он вошёл ко мне, прикрыл за собой дверь, и несколько удивлённо осмотрел обстановку в комнате. На столе валяется пакет хрустящего картофеля с горсткой соли внутри и открытая банка из-под шпрот. На диване и на полу – осколки яичной скорлупы. Ещё на столе несколько мятых листов бумаги – записки от Петьки. И дополняют картину валявшиеся на полу останки убитого мною стула…
Глава 4.
– Стоп! Господин Гитлер, мы ведь договорились. Никакой конкретики. Не забывайте, я по-прежнему гражданин и пионер СССР. Не забывайте, моя страна победила Германию в тяжелейшей войне и с многочисленными жертвами. Мне очень трудно не смотреть на Вас, как на смертельного врага. Да мне даже из этой тарелки есть противно.
– А тарелка чем виновата?
– Свастика. Уже несколько десятилетий в нашей стране свастика – символ зла. Я знаю, что не Вы её придумали, древний символ и так далее. Но всё равно не могу смотреть спокойно. Так и тянет плюнуть на неё. Только у вас тут везде свастики нарисованы. У меня слюны столько нет, на все плевать по очереди.
– Сколько, ты говоришь, прошло лет?
– Больше восьмидесяти.
– И до сих пор такая ненависть? Даже у детей?
– Да. Говорю же, война была страшная. Ничего подобного раньше не было. По сравнению с нашей войной, эта ваша 'Великая Война' – борьба в песочнице, не более.
– Так вы там уничтожили немецкую нацию?
– С чего вы взяли?
– Но ты же сама сказала, что вы победили. И раз у вас даже через восемьдесят лет так ненавидят немцев, то…
– Стоп! Кто сказал, что ненавидят немцев? У меня есть две подруги-немки. В Берлине живут, я переписываюсь с ними. А летом мы с папой летали в гости к одной из них.
– Берлин у вас – часть СССР? Или вы превратили Германию в колонию?
– С чего бы? Германия у нас – независимое государство. Называется ГДР, то есть Германская Демократическая Республика. Военный и политический союзник СССР.
– Вся ясно. Знаем мы таких союзников. Вроде как Рейх и Румыния. Марионетка, если вещи своими именами называть, верно?
– Эээ… Ну…
– Ну честно, честно. Вот скажи, если ваш СССР решит напасть, допустим, на Финляндию и 'вежливо' попросит вашу Германию послать на помощь несколько дивизий, сможет Германия отказаться, а?
– Эээ… не знаю. Я ведь простая школьница. Но, думаю, в Москве не слишком обрадуются, если Берлин откажется помогать.
– И после Финляндии советские танки легко могут оказаться и под Берлином.
– Да они там и так есть. В ГДР довольно много советских частей стоит. Да нет же, не оккупация! То есть, изначально это была именно оккупация, а потом мы стали союзниками, и…
– Классическое марионеточное государство. Знаешь, девочка, а я действительно благодарен тебе. Такого будущего, как у вас, я для Рейха не хочу. Это очень сильно отличается от того, о чём я мечтал. Где же я ошибся?
– Знаете, я много читала о Вас. Откровенно скажу, что хорошего о Вас пишут очень мало. Но, помню, в одной из книг была фраза, что если бы Вы умерли в 38-м году, то остались бы в памяти поколений не величайшим злодеем, а величайшим правителем XX века.
– Любопытно.
– Вы ведь действительно подняли Германию с колен, при Вас она буквально возродилась из пепла. А потом Вы же её и уничтожили. Ведь именно Ваши, конкретно Ваши политические решения привели Рейх к краху.
– Ты уже говорила это. Не нужно повторяться. У меня не было выбора.
– А сейчас он вдруг откуда-то появился, да? Да, я знаю, идёт война, Германия в блокаде, поставки морем сильно затруднены. А тут рядом такой вкусный кусочек почти бесхозных земель, населённых варварами.
– Варваров оказалось там существенно больше, чем я рассчитывал.
