с которого началась первая русская революция. Его нес на плечах отец, рабочий Путиловского завода, когда началась стрельба. Люди замертво падали. Отец схватил мальчишку и кинул его через кованую решетчатую изгородь, приказав лежать и не двигаться.
– Я за тобой вернусь, – пообещал старший.
Ребенок скрючился и затаился в сырой январской петербургской стуже. Отец пришел за ним, когда стемнело.
Мальчик вырос, стал видным военачальником.
Видя, с каким вниманием слушает его Саша, дед Антона рассказывал ей удивительные детали собственной жизни. Некоторые пугали и настораживали Сашу: слишком жестокую правду приходилось слышать. Она записывала на будущее все-все.
Мы все здесь не случайно, убеждалась Саша. И если нам позволено родиться и жить, то что мы должны? Этот вопрос возвращал и возвращал к себе. Ответа на него пока не было. Был и еще вопрос: по чьей воле одни живут, другие умирают? И этот вопрос был лишь предчувствием чего-то главного.
Но кое-какие загадки с рождением детей оказались решенными. Те Сашины удушья перед тем, как проснуться, полностью прекратились после родов. Она не сразу даже заметила, что свободна от привычных мучений. И вдруг поняла, будто кто-то ей открыл книгу знания о самой себе, что с ней происходило. Она несла в своем сознании память о родах! Все эти муки продирания через узкую пещеру, вся эта невозможность пошевелиться и вздохнуть – оттуда. Потом вдох, вскрик – и жизнь. Да, ее память хранила многое, она ярко помнила даже раннее свое младенчество. Оказалось, можно помнить и такое. И даже – освободиться от преследующего годами воспоминания.
9. «My Way» [2]
Саша знала свои силы. И догадывалась, откуда они у нее. Просто сама для себя определила, ни с кем не делясь своим открытием. Она была ребенком Победы. Ведь одно дело родиться от хлипкого труса, просидевшего всю жизнь в своей норе, роя землю носом, и совсем другое – стать дочерью победителя. Человека, честно прошедшего все положенные испытания, не прятавшегося, не уворачивающегося и – победившего. Испытавшего вместе со всеми невероятную радость победы. От этой радости обязаны были появляться сильные люди.
Саша гладила пульсирующие роднички своих младенцев, целовала их мягкие беззащитные макушки, передавала им свою силу. Она не знала, что предстоит этим странникам. Как всякая мать, она мечтала для них о доброй судьбе, о дороге, устланной шелковистой травой, полной щебетания птиц, с могучими деревьями по краям, под кроной которых можно было бы укрыться в короткую непогоду.
Но если будут испытания – пусть не встают на колени. Только не это. Невозможно жить, пресмыкаясь, если ты человек – существо прямоходящее.
Она пела своим крохам, как заклинание, песню на чужом языке:
Да! Держать удары – вот что она желала для своих детей.
Эти слова – The record shows I took the blows – сами собой будут приходить к Саше в дни ее ужаса. Они заставляли ее держаться.
А еще – воспоминания, которых не отнять.
Семья
Неучастие в политике не освобождает от ее последствий.
1. Обретение места
Итак, Антон стал офицером, военным врачом. Все мужчины в его семье были военными, так что иначе и быть не могло. Саша как раз получила свой учительский диплом, когда мужа послали в Чехословакию, в военный госпиталь. Ей нашлась работа в школе для детей советских офицеров.
Они попали в очень старый город, когда-то в древности бывший столицей Великой Моравы, Оломоуц. Именно в Оломоуце создали монахи Кирилл и Мефодий славянский алфавит, кириллицу. Здесь столько всего происходило! И столько было действующих храмов, принадлежащих разным конфессиям: католические, лютеранские, гуситские. Во всех проходили службы. Был даже православный собор на площади рядом с советским военным госпиталем. Воскресные службы посещали все, даже коммунисты. Так полагалось. Из века в век. И на это никто не посягал.
Получили Александровы квартиру не в военном городке, а в обычном чешском доме. Туда никто не хотел селиться, так как квартплата у чехов была в два раза большей, а каждую крону берегли как святыню. Кроме того, никому не хотелось учить ненужный чешский язык. А как тогда общаться с соседями? В те времена никто еще не представлял себе, что можно жить в многоквартирном доме, не зная, кто живет за соседней дверью. Невозможность добрососедского общения представлялась чем-то ужасным.
Саша выучила чешский за месяц, сдружилась со своей соседкой-ровесницей Майкой, сын которой, Иржик, был одногодком ее близнецов. На их этаже находились три квартиры. Помимо Майкиной семьи и их с Антоном, обитала рядом пожилая пара – Мария и Павел Кубелковы. Их дети жили в Праге. Пани Мария по многолетней привычке каждый день пекла булочки, калачики в огромном количестве. Забывала, что их теперь только двое. Поэтому каждый вечер приносила она новым жильцам огромное блюдо со своими шедеврами. Пришлось Саше научиться печь пироги, чтобы отдаривать добрую соседку.
В родной стране людей с раннего детства приучали, что попали они в этот мир и живут в нем благополучно благодаря неустанной борьбе предшествующих поколений за светлое будущее. Причем с появлением новых поколений светлое будущее не наступало, а отодвигалось. Как горизонт. Сколько ни скачи – не доскачешь. Но цель видна (в хорошую погоду). Вот население постоянно и дразнили, и утешали этой целью.
Саша, едва научившись читать, видела повсюду плакаты мутно-оптимистического содержания: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме!» То есть она обречена была на некий коммунизм, о котором ведать не ведала, попадая на свет Божий. И никого ни о чем не просила, только дышать чтоб дали спокойно и расти в объятиях спокойной матери, а не издерганной заботами до потери основного (материнского) инстинкта.
Она настойчиво просила объяснить, в чем ей предстояло оказаться со временем, что это такое – коммунизм? Хорошее или плохое? Радоваться или заранее скорбеть?
