человеку ребенка, сокрытого во мне. И все мы боимся этого, мы боимся включенности в любовь. Вот почему мы бежим от своей слабости и ищем укрытие в успехах, престиже и многих других доказательствах своей силы. И мир, который нас окружает, — это мир, в котором люди боятся любить».
Мы сейчас живем в мире, где все как бы определяется волей, стремлением человека не к Богу, а к власти, и способностью эту власть осуществлять, удерживать. Человек жаждет оказаться на виду, стать влиятельным, стяжать себе имя и славу. Сатана поощряет его в этом, говорит: «Смотри, сколько в тебе силы, возможностей. Не довольствуйся малым, у тебя будет власть над людьми».
И кому?то кажется, что это — единственный способ жизни, и можно не заметить, пройти мимо тех случаев, когда видим, что человек, живущий такой напряженной жаждой и удерживанием власти, истощает себя, калечит себя и очень многих людей вокруг.
Для лучшего понимания тайны умаления я хотел бы вдуматься в опыт общения ребенка и родителей, поскольку дети имеют особое призвание и назначение в созидании Царства Божия.
Что поражает нас в этих отношениях?
Ребенок — как икона, он побуждает нас к совершению внутреннего душевного движения. Перед иконой мы становимся иными. Ребенок, как и икона, как бы ждет от нас душевного усилия: войти в его мир, в его простоту любви и радости.
В общении с ребенком не действуют те маски, те личины, те знаки отличия, которыми пользуются взрослые в своем общении друг с другом.
Ребенок способен пробудить в нас того младенца, который спрятан глубоко, сидит как бы в тюрьме, связан, но который хочет играть, радоваться, и который хочет быть беззащитным, не вооружаться, не надевать на себя латы.
Если начальник, придя домой после работы, попробует говорить и общаться со своим ребенком, как со своим подчиненным, то эти отношения очень скоро потеряют под собой реальность любви, то есть реальность всякой жизни, они станут искусственными, неестественными.
Очень многие люди могут свидетельствовать о том, как дитя и опыт общения с ним приводили их к опыту Божественного, потому что ребенок требует любви, требует реального отношения к себе, и он очень остро чувствует, когда мы притворяемся.
Родители начинают понимать, что если они хотят реально общаться со своим ребенком, им, взрослым, нужно умаляться, учиться жить всей глубиной детства.
Умаляться — не значит, будучи зрелым человеком, играть роль незрелого. Духовное детство есть плод зрелой веры: человек сходит с того пьедестала, на который он сам себя поставил в безличностных отношениях с обществом.
Умалиться на самом деле — это не значит считать себя меньше всех, но просто отказаться от своей мании величия, которая тебя вольно или невольно заразила, от своей самости, которая привыкла властвовать и владеть чем?то, кем?то и навязывать кому?то чтото, и обрести свое истинное величие. Умалиться — это прежде всего означает отбросить то лишнее, что мешает человеку быть собой. Когда мы освободимся от всего лишнего в себе, Любовь Божия поспешит наполнить наше сердце, все затопить Собою. Царство Божие — это Царство Отца. Если ты себя чувствуешь в этом Царстве как ребенок, вот в этом и есть умаление. Ты себя ощущаешь не только сыном человеческим, но и сыном Божьим, ведешь себя, как ребенок. Ты одновременно маленький и великий, ты возрастаешь и умаляешься, страдаешь и улыбаешься. Такова одна из самых поразительных антиномий христианства.
Перед человеком стоит великий выбор: либо остаться только сыном человеческим (то есть избрать природную жизнь), либо стать сыном Божьим. Если он выбирает первое, он становится ниже человека, замыкается на себе. И только одухотворив себя, став сыном Божьим, он становится человеком вполне.
Но если в человека не входит Божественное начало и человек не соединяется с Богом, то это замыкание на себе порождает страх перед другим человеком, невозможность по–человечески относиться к нему. Он не может в другом видеть человека, проникнуть в его глубины, для него другой — это или конкурент, или соперник, это в каком?то смысле враг.
Сын Божий — это не сила, не насилие. Сын Божий — это полнота любви к Отцу, как сына к отцу.
Ребенок, который рождается в любой семье, как ни странно это звучит, в первую очередь — сын Божий, а во вторую очередь — сын человеческий.
Ребенок этот урок преподносит тем, кто имеет глаза и уши, чтобы видеть и слышать. Иисус Христос пояснил это Своим ученикам: Кто примет одно из таких детей во имя Мое, тот принимает Меня (Мк 9:37). Значит, Сам Бог входит в семью с каждым ребенком. С каждым родившимся человеком заново возрождается Царство Божие, присутствие Бога среди рода человеческого.
Каждый ребенок, еще будучи бессловесным младенцем, пишет С. С. Аверинцев, «уже побывал в силе и славе» Божьей.
Мне рассказывал недавно отец четырех детей, как сильно переживалось им рождение нового ребенка.
«Когда рождается ребенок, — говорил он, — он смотрит на тебя, и ты видишь в его глазах одну только любовь, полноту, это вся его суть, и он не может ее скрыть, как тот человек, который уже вырастает и искажает ее. Он только что пришел в мир, еще не имеет имени, слов не различает, не прожил этой жизни, не вкусил ее опыта, его сознание еще не отделено от полноты Божества, того образа, который в нем посеян, а в нем дано уже то, что мы всю жизнь ищем. Это — откровение Божие. Если мы это мгновение переживаем, то не знаем, как за него благодарить Бога».
Умаление здесь — в том, что родитель созерцает «силу и славу» Божью, явленную в образе беспомощного младенца. Это возвращает его к собственному величию, к образу Божьему, к Самому Богу.
В этом истинном, а не мнимом величии человека мы получаем величайшее наслаждение от общения с Богом, от общения с вечностью, потому что всякое другое наслаждение, мания величия счастья человеку не приносят, они его только терзают, потому что это иллюзия, это невроз, болезнь, которую человек в себе культивирует.
Нельзя скрывать свое истинное лицо за именем, званием, достижениями.
Семья является естественной средой, живя в которой, человек может духовно выздоравливать, умаляться. Дети его в этом плане могут быть хорошими учителями умаления.
Семья, в которой ты живешь, сама создает рамки аскезы, тебе их не нужно придумывать. Аскетическое предание себя ближнему в семье совершается естественно: ты должен постоянно в чем?то воздерживаться, отрекаться от своей воли, умалять себя, уничижать, терпеть. В любой момент надо все бросить и бежать к плачущему ребенку. Родители реально узнают, что такое пост и бессонница, когда им всю ночь нужно качать ребенка.
В свое время я спрашивал в Иерусалиме: «Почему евреи в синагоге раскачиваются во время молитвы?» Мне ответили: «Их этому научили дети». В религиозных семьях много детей, родители молятся, укачивая ребенка. Потом это стало частью религиозной традиции — покачивание во время молитвы.
«Мы созданы для любви. Пока мы одни, жизнь бессмысленна, смысл рождается, когда есть другой. Тайну своей жизни не откроешь, размышляя в одиночестве. Смысл жизни — тайна, и открывается она в любви, через того, кого мы любим» (Томас Мертон).
Любовь заключается в самозабвении, полной отдаче себя любимому, потому что он важнее меня самого. Любящий истинно не «экономит» себя, не отвергает мелких дел или вещей ради сохранения сил для каких?то больших, значительных дел.
Это есть нищета любви. Здесь человек уподобляется Богу. Бог — самый нищий из всех. В каком смысле это можно понять?
Его нищета является в непрестанной самоотдаче. Бог есть любовь жертвенная, самоотдающая, то есть себя опустошающая.
Если богатый в мире сем есть тот, кто старается побольше приобрести и поменьше отдавать, то Господь действует совершенно иначе: Он ничего не хочет приобрести, а, наоборот, хочет все отдать. Иисус Христос говорит, что Его Отец уже не судит никого, но всю власть судить отдал Сыну. Он как бы умаляется перед Сыном.
Когда в семье один ребенок, ему очень трудно научиться самозабвению, отдаче себя, служению ближнему. Ему некому послужить. Когда несколько детей в семье, старшие дети вместе с родителями
