священником и немного смутился тем, что он обратился ко мне, а не к старому, опытному священнику. Но он этим как бы говорил: «Я прихожу ко Христу, а ты — свидетель моего покаяния». Я был удивлен его смирением и мудростью. И потом, в последующие годы, общение его со мною продолжалось в том же духе смирения и кротости, глубокого доверия Духу Святому.
Этот дух смирения и любви ценили его духовные чада, он привлекал их к нему. Они видели, что отец Серафим никогда не возвышался над кем?то, а всегда был с человеком, с его душой.
«Пастырство, — говорил митрополит Антоний Сурожский, — не руководство, а ласковое, жертвенное служение».
Грех исповедника батюшка переживал как свой грех и таким образом исцелял душу кающегося человека. Он плакал с плачущим.
Батюшка был любим паствой и священниками. Все видели в нем пастыря, который всегда поможет, найдет время и силы, чтобы выслушать. А физических сил у о. Серафима было мало, он тяжело болел, с трудом передвигался, но, вопреки телесной немощи, он старался служить ближнему.
Общение со старцем Космой, духовником Рижской Спасо–Преображенской пустыни, его пример духовной жизни помогли о. Серафиму в пасторском служении. Однажды я попросил его рассказать мне о его общении с о. Космой.
По благословению митрополита Леонида, который хорошо знал и ценил о. Косму, я собирал материалы для жизнеописания старца. Как?то мы пришли вместе с о. Серафимом к владыке с просьбой записать на магнитофон его воспоминания о старце. Владыка сказал небольшое, но емкое слово о духовной обители, о его служении. А отец Серафим записал свои воспоминания и передал их мне. Это было 14 ноября 1988 года.
Отец Серафим, как и его духовник схиархимандрит Косма, был близок к Богу, был человеком молитвы. Он молился всем сердцем, всеми силами жизни, которые в нем были. Молитва в нем горела, жила. И проповеди он говорил не от мудрости человеческой, а из глубины горящего сердца. Поэтому они и зажигали сердца слушающих.
По христианскому радио в Риге отец Серафим провел несколько катехизических бесед о Символе веры. Редактор передач Борис Храмов попросил меня написать вступительный текст. К каждой передаче, а их было двенадцать, я посылал ему рукопись.
Когда я слушал эти передачи в Карсаве, меня радовало, что о. Серафим сумел так войти в дух написанного, что мои слова стали его словами. Он не читал текст как диктор, а говорил живо и одухотворенно.
Владыка Леонид любил отца Серафима и всю его семью. Сын Николай помогал владыке как иподиакон, а Иоанн был рукоположен во пресвитера и ныне служит в Церкви, продолжая дело своего отца. Сергей Николаевич, брат о. Серафима, всегда готовый на любую помощь, был шофером владыки. Отец Серафим и Сергей Николаевич и сейчас при владыке, ибо погребены, как и он, на кладбище Спасо–Преображенской пустыньки.
Недавно я посетил могилу отца Серафима. Это было поздним вечером, в храме преподобного Иоанна Лествичника совершалась вечерняя служба — как всегда, благоговейно и тихо.
Затеплив свечи в храме, я принес их и поставил на могилы о. Серафима, владыки Леонида, игумении Магдалины и всех, кого знал. Когда я подходил к могилам и молча молился, возникло реальное присутствие тех, с кем я общался. Они телесно разлучились с нами, но здесь всегда живет их доступный дух. У Бога мертвых нет — все живые.
Вскоре после этого я навестил в Каугури больную матушку отца Серафима — Евгению Гавриловну, которую не видел много лет. Она исповедовалась и причастилась; а помогал мне Серафим — внук покойного батюшки. Встреча с юношей была для меня большой радостью, ибо я в нем увидел достойного преемника батюшки. С детских лет он в Церкви, впитал ее дух, хорошо поет, читает, знает Священное Писание. Как мне поведал отец Серафим, еще будучи маленьким, внук говорил: «Хочу быть патриархом». Поэтому, встретившись с ним в прихожей, я пошутил: «Рад видеть Ваше Святейшество».
Серафим очень хорошо мне помог — и пел, и читал. А по завершении таинства ласково и тепло обратился ко мне: «Батюшка, я хотел бы подарить Вам что?нибудь от отца Серафима на память». Я не мог отвергнуть его святого пожелания и сказал, чтобы он выбрал сам. Серафим подарил мне маленькое требное Евангелие в окладе и скуфью батюшки. Это Евангелие ныне находится в алтаре храма преподобной Евфросинии Полоцкой, где я служу, и выносится на исповедальный аналой, всегда напоминая мне об о. Серафиме.
Батюшка был мужем скорбей. Много пришлось пережить ему: арест отца–священника, который сидел в лагерях до 1955 года «за сотрудничество с фашистами», материальную нужду, тяжелые болезни — свою и матушки.
В 1961 году в Ригу приехала министр культуры Советского Союза. Входя в зал заседаний, она услышала звон колоколов кафедрального собора, который находился недалеко от правительственного здания.
— Что это? В наши дни, в центре Риги?
Последовал приказ закрыть собор. То было время хрущевских гонений на Церковь. Собор велено было превратить в планетарий. Нужно было спасать ценный иконостас, иконы, все содержимое храма. Отец Серафим участвовал в этом. Он рассказывал со слезами, как разбирал престол. Батюшка стоял перед ним, как перед распятым Иисусом Христом, Которого нужно было снимать с Креста и уносить. Он встал на колени, плакал и молился, и с болью начал разбирать престол. Единственным утешением было то, что не рука кощунника — рука священника делала это.
Господь дал потом отцу Серафиму возможность потрудиться над возрождением храмов. Он отреставрировал Петропавловский храм в поселке Кемери, пять лет восстанавливал полуразрушенный храм свв. Симеона и Анны в городе Елгава — творение великого архитектора Растрелли.
Но самым главным для него было творить жизнь — помогать людям придти к Богу, утвердиться в вере. В общении с ним люди преображались, потому что отец Серафим излучал свет и тепло. Возле холодной печки не греются, а к о. Серафиму тянулось много людей, и все они получали от него то, что жаждала их душа.
Он был поистине творцом жизни, жизни вечной. И это самое главное, что он совершил на земле.
К этим нескольким страницам мне хотелось бы приложить написанные отцом Серафимом воспоминания об схиархимандрите Косме. Они прекрасно передают характер обоих пастырей и их любовь.
«Я мало общался с архимандритом Космой, но знал его, когда он еще был иеромонахом Кириллом. О его скромности, смирении и доброте я много слышал еще во время служения его приходским священником.
По благословению архиерея я был послан в Пустыньку помочь о. архимандриту на праздник Крещения Господня. Я сослужил ему — ходил на колодец освящать воду великим освящением. Я почувствовал тогда — старец близок к Богу. Как тихо на душе, когда с ним молимся.
Я стал приезжать в Пустыньку к о. архимандриту. С какой любовью он принимал меня — всегда угощал, а прощаясь — совал'на дорожку'. Мне казалось, что его любовь, доброта только на мне и сосредоточивались, так он был искренен.
Я с семьей одно время жил в очень большой нужде. И как?то в состоянии отчаяния решил:'Поеду к о. архимандриту на исповедь', но внутренне думал о другом:'Он даст мне? на дорожку?, что меня в настоящее время серьезно может поддержать'. Приезжаю; меня все знали, пропустили к келье о. архимандрита. Стучу.'Кто там?'Я говорю:'Отец Серафим к Вам, о. архимандрит'. — 'Я не принимаю'. Я был удивлен. Он всегда так был со мною мил, так любезен, как будто я один у него избранник. Он знает, откуда я приехал, не сосед же я его. Не принял.
Я поехал назад с чувством невероятного душевного волнения, даже подумал:'Вот тебе и старец!'Только уже дома, придя в себя, порадовался происшедшему: старец прозорлив, он не допустил меня совершить грех — кощунство над исповедью.
Как?то в беседе о. архимандрит говорил мне, что он роптал, когда ему нужно много поминать имен. В монастыре очень большой помин. И он, было, к этому относился нерадиво — пропускал имена.'И вот однажды, — рассказывал о. Косма, — я стал перед жертвенником, читаю поминания и вижу: рядом со мною стоит Ангел и все имена, которые я пропускал, произносит. С тех пор прочитываю каждое имя со
