самого конца его жизни и до самого конца своей. Он не колебался ни мгновения. Вы найдёте этот непоколебимый дух в его книге.
Десятая — и последняя книга для сегодняшнего собрания. Это очень маленькая книга, известная всего нескольким людям на земле, но её следует провозглашать с крыш всем и каждому. Это «Песни Чандиды» — бенгальского безумца, Баула. Слово ?баул? означает ?безумец?. Шандида танцевал и пел — от деревни к деревне, и никто не знает, кто собрал его песни. Это должен был быть кто-то с великой и щедрой душой, такой щедрой, что он даже не упомянул своего имени.
Песни Чандиды… Я чувствую себя в таком благоговении. Одно имя Чандида — и моё сердце начинает бится в совсем другом ритме. Какой это был человек и какой поэт! Было тысячи поэтов, но Чандида в той же категории, что и Соломон, не ниже этого. Если Соломона можно сравнивать с кем-то, это с Чандидой.
Песни Чандиды воспеваютс странные вещи — Бога, которого не существует. Чандида знает, что бога нет, но он всё же поёт о Нём, просто потому что ?Бог? представляет существование.
Чандида также поёт о медитации, хотя о ней и ничего нельзя сказать — но он всё что-го говорит, и это нельзя пропустить. Он говорит: «Медитация — эквивалент не-ума». Какая замечательная формула! Альберт Эйнштейн должен ревновать к Шандиде. Увы, Эйншейн не знал ничего ни о Чандиде, ни о медитации. Один из величайших людей этого века, он был абсолютно не знаком с медитацией. Он был знаком со всем, кроме себя самого.
Чадида поёт песни о любви, об осознанности, о красоте и природе. И есть несколько песен, которые не связаны вообще ни с чем; только комфортность, удовольствие от пения — и совсем никакого смысла.
Это моя десятая и последняя на сегодня книга.
Глава 16
О скольких книгах я уже сказал в P.P.S., гммм?
?Сорок, Ошо?.
Сорок?
?Да, Ошо?.
Вы знаете, что я упрямый человек. Я собираюсь довести число до пятидесяти, что бы ни случилось. Иначе придётся начать P.P.P.S. Но моё упрямство окупается: это помогает бороться против всех видов глупостей, которыми полон мир. Это большая помощь для меня, чтобы сохранить свой интеллект среди всех этих посредственностей везде вокруг. И я совсем не чувствую сожаления, потому что я упрям; фактически я благодраю Бога, что он создал меня таким: крайне упрямым.
Первая книга принадлежит Беннету, англичанину, совершенному англичанину. Книга о совершенно неизвестном индийском мистике Шивпури Бабе. Мир узнал о нём только благодяра книге Беннета.
Шивпури Баба был несомненно одним из редчайших цветений, особенно в Индии, где столько идиотов, претендующих на звание махатм. В Индии найти такого человека это большая удача, нужно предпринять большое исследование. В этой стране пятсот тысяч махатм. Найти настоящего человека среди этой толпы почти невозможно.
Но Беннету повезло во многих смыслах и не один раз. Он был первым, кто обнаружил Гурджиева. Это был не Успенский, не Никкол, а не кто иной как Беннет. Беннет нашёл Гурджиева в эмигранстком лагере в Константинополе. Эо было время русской революции. Гурджиев покинул Россию — и по пути в него дважды стреляли, прежде чем он смог убежать. Наши с ним методы различны — но судьба может сыграть в одну и т же игру дважды…
Гурджиев в лагере для эмигрантов! — только подумайте об этом, я не могу поверить, что человечество способно пасть так низко. Отправляя Гурджиева, Будду, Иисуса или Бодхидхарму в какой-то лагерь… Когда Беннет увидел Гурджиева, тот стоял в очереди за едой. Еду давали только раз в день, и очередь была длинной. Тысячи русских стояли в этой очереди — они бежали из Росси, потому что коммунисты расстреливали там людей без всяких причин, даже не спрашивая имени и ничего не вясняя. Вы будете удивлены — они убили почти десять миллионов русских.
Как Беннет мог опознать Гурджиева? Гурджиева, сидящего среди своих учеников, не трудно опознать, но Беннет разглядел его и в старой рваной одежде, не мывшегося много дней. Почему его взгляд остановился именно на нём в этой очереди? Эти глаза — вы не сможете спрятать их. Эти глаза — сидит ли человек на золотом троне или же стоит в очереди за порцией еды в лагере для беженцев — они одни и те же. Беннет забрал Гурджиева на Запад.
Никто не поблагодарил его за это, и этому есть причина. Он был неопределённым, колеблющимся человеком. Беннет никогда не предавал Гурджиева, пока тот был жив. Он не смел. Эти глаза, это было слишком; он дважды видел их непередаваемое воздействие. Он берёт интервью у Гурджиева в своей книге — которая не очень хороша, не велика, потому я не посчитал её, а просто обращаюсь к ней — Беннет говорит: «Я пришёл к Гурджиеву усталый и истощённый после долгого путешествия. Я был болен, очень болен, мне казалось, что я собираюсь умереть. Я пришёл повидать его просто потому, что если я умру, то больше не увижу этих двух глах опять… я пришёл за последним опытом».
Он вошёл в комнату к Гурджиеву. Гурджиев увидел его, встал, подошёл близко и обнял. Беннет не мог поверить — это не было системой Гурджиева. Если бы он стукнул его, это было бы более ожидаемо, — но он обнял его! И это было больше, чем просто объятие. В те несколько мгновений, пока Гурджиев обнимал его, Беннет почувствовал огромный прилив энергии. И в то же время он видел, как Гурджиев начинает бледнеть. Гурджиев отошёл и сел, а потом с трудом поднялся опять и ушёл в ванную комнату, сказав Беннету: «Не беспокойся — просто подожди десять минут, и возвращусь, такой, как и всегда».
Беннет говорит: «Я никогда не чувствовал такой благости, такого здоворовья, такой силы. Казалось, что я могу сотворить что угодно!»
Это чувствовали многие люди, принимавшие наркотики — ЛСД, марихуану или другие, — под их воздействием они чувствовали, что способны сделать всё. Одна женщина думала, что она может летать — и она полетела, с тринадцатого этажа нью-йоркского небоскрёба. Можете представить окончание этого полёта. Даже частей этой женщины не нашли.
Беннет говорит: «Я чувствовал, что я могу сделать всё. В этот момент я понял знаменитое изречение Наполеона: ?Ничто не невозможно?. И я не только понял, я почувствовал, что я могу сделать всё, что захочу. Но я знал — это было сострадание Гурджиева. Я умирал, и он спас меня».
Это случилось дважды… снова несколько лет спустя. На Востоке это называется трансмиссия, передача; энергия пламени может перепрыгнуть с одной лампы на другую, которая тухнет, умирает. Но хотя эти великие опыты случались с ним, Беннет колебался. Он не колебался так же, как Успенский, и не предавал своего учителя, — но когда Гурджиева не стало, он предал. Он начал искать другого мастера. Какое несчастье! — я имею в виду, несчастье для Беннета. Это было благом для других, потому что именно так он нашёл Шивпури Бабу. Но Шивпури Баба, каким бы ни был великим человеком, не мог соперничать с Гурджиевым. Мне сложно поверить, что это случилось с Беннетом. Он был учёным, математиком… только это и даёт какое-то объяснение. Учёные и математики почти всегда ведут себя крайней глупо в том, что не касается их специфического поля деятельности.
Я всегда определял науку, как «всё больше и больше знания о всё меньшем и меньшем», а религию — «всё меньше и меньше знания о большем и большем». Кульминацией науки должно быть знание всего о ничто, а кульминацией религии — знание всего — не знание об этом, просто знание. Не об этом, а просто осо-ЗНАвание. Наука заканчивается в невежестве; религия находит конец в просветлении.
Многие учёные, даже из тех, кого называют великими, показали себя настоящими дураками в том, что не касалось их профессии. Они ведут себя по-детски. Беннет был учёным и математиком и имел в этом определённый престиж… но он колебался и упустил. Он снова начал искать мастера. И он не был тем, кто остался с Шивпури…. Шивпури был уже очень старым человеком, когда Беннет пришёл к нему. Ему было уже почти сто десять лет. Он был действительно стальным человеком. Он жил почти полтора века. Он был семи футов роста и ста пятидесяти лет возрастом — и ещё не было никакого признака того, что он собирается умирать. И наконец он подумал, что оставит тело — это было его решение.
