Очень жаль. Можно только надеяться, что когда-то то, что я говорил о Сахаджо, станет доступным широкому миру…
Восьмая книга — и ещё одна женщина, потому что я всё ещё не уравновесил эту чемпионку среди тяжеловесов Бла-Бла Блаватскую. Эта женщина закончит дело. Она — женщина-суфий; её имя Рабийя аль-Адабийа. ?Аль-Адабийа? значит ?из деревни Адабийа?. Рабийа — это её имя, а Адабийа — адрес. Суфии так и назвали её: Рабийа аль-Адабийа. Та деревня стала почти Меккой, ещё при жизни Рабийи. Люди со всего мира, искатели отовсюду приезжали, что найти хижину Рабийи. Она была по- настоящему диким мистиком; она могла проломить своим молотком чей угодно череп… На самом деле она разбила много-много черепов и достала скрытую сущность оттуда.
Однажды, к ней пришёл Хасан — он был в поиске, его сердце требовало ответа. Однажды утром, стоя возле неё, он попросил Коран для утренней молитвы. Рабийа дала ему свою собственную книгу. Хасан был ошеломлён; он воскликнул: «Это немыслимо! Кто это сделал?» Рабийа исправила Коран! Она вычеркнула много слов во многих местах. Она удалила целые куски… Хасан сказал: «Это непозволительно. Коран нельзя исправлять!.. Кто может редактировать слова пророка — последнего посланника Бога?» Вот почему магометане называли его последним посланником — после него не было больше пророков, — и кто же может корректировать слова этого последнего посланника?!. Он абсолютно корректен, некорректируем.
Рабийа рассмеялась и сказала: «Мне нет дела до традиций. Я стою с Богом лицом к лицу, и я сделала эти исправления согласно лишь моему опыту, и этого достаточно. Это
Это Рабийа, невероятная женщина. Я включаю её в мой список. Её будет досточно, чтобы поставить мадам Блаватскую на её место. Снова-таки, слова Рабийи — это ненаписанные ею слова, это записки учеников — точно как у Дэвагита. Рабийа могла бы сказать что-то вне контекста — никто бы не смог уловить никакой контекст; внезапно она могла сказать что-то, и это было записано. Были анекдоты, связанные с этим, и анекдоты, которые стали самой её жизнью… Я люблю это.
Меера прекрасна, но без соли, просто сладка. Рабийа очень солёна. Как вам известно, я диабетик, и я не могу много есть или пить чего-то подобного Меере — Дэварадж не позволит это. Но Рабийа — это хорошо: я могу потреблять столько соли, сколько мне хочется. В общем-то я ненавижу сахар, а сахарин ещё больше — сахар, сделанный искусственно специально для диабетиков, — но я люблю соль.
Иисус сказал своим ученикам: «Вы соль земли». Я могу сказать: «Рабийа — ты соль всех женщин, которые существовали и когда-либо будут существовать на этой Земле…»
Девятое: Нанак, основатель сикхизма, его Песни. Он странствовал по всему известному тогда свету с единственным своим последователем, Марданой. Мардана значит мужественный — ?по-настоящему храбрый?. Чтобы следовать, вы должны быть храбрым. Мардана играл на ситаре, Нанак пел, и так они блуждали по свету, распространяя везде, где бы ни появлялись, аромат предельного… Его песни так прекрасны, что это нагоняет слёзы на мои глаза. Благодаря этим песням был создан новый язык. Потому что Нанак не знал никакой грамматики, никакие правила языка его не интересовали — и он создал панджаби, просто для своих песен. Это язык великой силы — как острое лезвие меча…
Десять. Я всегда хотел говорить о Шанкарачарье — первом, не том, который присутствует сейчас, — о настоящем Шанкарачарье. Я принял решение говорить о его знаменитой книге «Вивек Чудамани» — «Драгоценность Осознания». Но в последний момент… вы знаете, что я сумашедший; в последний момент я решил не говорить про неё. Причина проста: в книге больше логики, чем любви. И это не маленькая книга. Я собирался говорить о ней на протяжении восьми месяцев. Это было бы долгое путешетвие, но хорошо, что оно было приостановлено — я решил не говорить про эту книгу. Но она должна быть включена как одна из великих книг, которые я перечислил.
«Вивек Чудамани» содержит, конечно, много бриллиантов, прекрасных цветов, светлых звёзд. Но среди этого столько браминской дряни — она на каждом шагу! — что мне сложно терпеть это. Но книга велика — вы не станете отказываться от алмазной шахты только потому, что там слишком много камней и грязи вокруг.
Одинадцатая и последняя на сегодня: Коран Хазрата Муххамеда. Коран — это не книга для чтения, а книга для пения. Просто читая, вы упустите это. Но когда вы поёте, по воле Бога вы можете найти
Коран был написан не учёным или философом. Муххамед был совершенно неграмотный, он не мог даже написать своё имя — но он владел божественным духом. Из-за своей невинности он был избран и начал песню, и имя этой песни — Коран.
Я не знаю арабского, но могу понять Коран — потому что я понимаю ритм, красоту ритма, гармонию звуков арабского языка. Какая разница, что там написано, что означают эти звуки! Когда вы видите цветок, разве вы спрашиваете: «Что это значит?»
Так что это Коран, и я благодарен, что бог позволил мне… но снова хочу вам напомнить, что никакого Бога нет — это лишь выражение. Никто мне ничего не позволяет. Иншала, хвала Богу, что я дошёл до завершения этой серии на Коране — самой красивой, самой бессмысленной, самой существенной — и самой нелогичной книге во всей истории человечества.
Глава 6
А сейчас постскриптум. Когда на прошлом собрании я сказал: ?Это окончание серии из пятидесяти книг, которые я собирался включить?, это было условно. Я не имел ввиду конец, но число. Я выбрал пятдесят, потому что это хорошее число. Так или иначе, надо было выбрать, а все решения произвольны, условны. Но человек предполагает, а Бог располагает. Бог, которого нет.
Когда я сказал: это конец серии — толпа подслушала меня. Джайадэва с Гитаговиндой, мадам Бла-Бла Блаватская со своей «Секретной доктриной», и вся компания, многих из которых я знаю, но даже не хочу поминать, что о говорить про то, чтобы включать их в мой список. Услышав, что это конец, все они исчезли.
Тогда, я к своему полному удовлетворению, понял выражение Иисуса: ?Блаженны кроткие, ибо они унаследуют царство Божие?. Он также сказал: «Блаженны стоящие в конце, последние, кто не пытается толкнуть — даже слегка; кто просто стоит и ждёт». И когда толпа растворилась, я увидел нескольких блаженных. Так что это постскриптум.
Даже я бы не поверил, что я не включил Гаутаму Будду, его «Дхаммападу». Гаутама Будда сидел там так тихо, в последнем ряду. Я люблю этого человека как не любил никого. Я буду говорить о нём всю мою жизнь. Даже говоря о других, я буду говорить о нём. Запишите это, это исповедь. Я не могу говорить об Иисусе без привнесения Будды в него; я не могу говорить о Муххамеде без привнесения Будды. Упоминаю я о нём непосредственно или нет, это не имеет значения. Для меня невозможно вообще говорить без привнесения в это Будды. Он сама моя кровь, мои кости, он — сама моя суть. Он — моя тишина и моя песня. Когда я увидел его сидящим здесь, я вспомнил. Я даже не могу извиниться — это за извинениями.
«Дхаммапада» буквально означает ?путь истины?, или ещё точнее ?следы истины?. Вы видите противоречие?
Истина невыразима. Нет никаких следов. Птицы, парящие в небе, не оставляют следов… а будды — эти птицы небесные.
Будды всегда говорят в противоречиях, и это хорошо, что они вообще говорят… Они не могут
