хорошо знаешь мусульман. У мусульман верность истинной вере, верность Пророку никогда не будет подвергнута сомнениям. Поэтому, если я приду и скажу так — они мне поверят. Поверят… Но могут потребовать доказать свою веру делом, вступить на путь джихада, пронести взрывное устройство на корабль, например. И что мне тогда делать?
— Сдать меня! — твердо сказал я.
— Что??!!
— Сдать меня, другого выхода нет. И рассказать правду о том, чем нам приказали заниматься.
Али молча смотрел на меня…
— Ты должен сказать — не вдаваясь в подробности, — что русские задумали истребить всех мусульман, идущих по пути джихада. Не задержать, не осудить — именно уничтожить, перестрелять как бешеных собак. Ответить террором на террор, кровью на кровь, смертью на смерть. Ты служил в русском флоте, и тебе как офицеру спецподразделения дали такой приказ — искать и уничтожать. Убивать тех, кто несет мусульманам слова Аллаха, свет истинной веры, убивать на людных улицах и в тихих переулках, ночью и при свете дня. Ты должен назвать не только свое — но и мое имя. Сказать, что твой друг по училищу, князь Александр Воронцов из рода Воронцовых, тоже получил в руки оружие и приказ. Ты не можешь выполнять этот приказ, убивать своих братьев — а я могу, ибо они мне не братья, они даже не преступники. Они враги. И я буду убивать — пока останется хоть один из них, я не остановлюсь…
— Тебя же убьют… — Али смотрел на меня, не в силах поверить тому, что я говорю. — Они найдут тебя и убьют!
— Не убьют. Скажи, что вся информация — в том числе об агентуре полиции в рядах исламского подполья, о предателях в их рядах — известна лишь мне. Ты — на подхвате. Тебе не доверяют, потому что ты не русский. В этом случае им нужно будет взять меня живым и только живым — чтобы получить эту информацию. А меня взять живым не так-то просто.
— Ты не знаешь, о чем говоришь. Тебе известно, кто такие хашишины?[52]
— Люди старца горы?
— Его самого. Многие думают, что Хулагу-хан, внук великого воина Чингисхана, истребил их — всех до одного. Но это не так, поверь мне, я знаю, что говорю. Они существуют и по сей день, они — часть исламского подполья. Эти хашишины убивали еще крестоносцев, пришедших, чтобы отбить Гроб Господень из рук правоверных. Никто и ничто не может спасти от хашишинов. Скорее всего, за тобой придут именно они…
— В три года… — спокойно ответил я, — я остался без отца, меня воспитывал дед, тогда еще капитан первого ранга. В три года я первый раз встал на палубу корабля, в четыре года — взял в руки оружие и начал учиться стрелять. Мой прадед командовал эсминцем при прорыве в Скапа-Флоу и приказал вступить в бой с броненосцем, который по размерам был в три раза больше его корабля. Он шел на смерть, но шел на смерть прямо, не сгибаясь — и погиб в бою, оставшись верным офицерской присяге и чести. Ты веришь в то, что ушедшие смотрят на нас с небес, Али? Вот я — верю. Никогда и нигде Воронцовы не отступали перед лицом опасности — и я не буду первым, кто трусливо отступит перед опасностью.
— Ты не знаешь, о чем говоришь… Хашишины…
— Это всего лишь люди, Али. Кем бы они ни были — это всего лишь люди. Может, они фанатичны, беспощадны и хорошо подготовлены — но я офицер и дворянин Российской империи. Я с детства готовился воевать, защищая свой дом и свою страну. Меня сложно будет взять даже мертвым — не говоря уж о том, чтобы взять живым…
— Бред полный… — Али с раздраженным, даже скорее раздосадованным видом откинулся на спинку сиденья машины, не в силах осознать сказанное, понять до конца замысел.
— Не бред. Если мы будем изображать из себя кого-нибудь другого, работать под чужими именами — играть в сыщиков и воров, в общем — нас разоблачат и очень быстро. Здесь целый департамент полиции, управление жандармерии, военные — кого только нет. И все играют в сыщиков и воров, и ничего сделать они не могут! Мы должны не играть, мы должны быть теми, кем мы и являемся. Как можно ближе к правде! Я — русский офицер и дворянин, готовый пойти на все ради защиты своей страны, даже на самое страшное. Верность стране — вот моя офицерская и дворянская честь. Меня долго готовили, лучшие кузнецы страны ковали смертоносный клинок — и теперь он покинул свои ножны, дабы разить врагов без жалости и без пощады. В этом — правда! А ты — да, ты русский офицер и мой друг. Но, кроме верности дружбе и присяге, есть еще третья верность, которая сильнее всего и которая в твоем случае противоречит двум другим. Верность Аллаху, верность истинной вере. Ты не можешь смотреть, как твой друг убивает твоих братьев, как русские убивают и угнетают твоих братьев. То, что тебе приказали взять в руки оружие и убивать, убивать подло и грязно, стрелять в спину безоружным, стало для тебя последней каплей. После этого ты понял, что твое место — в умме, не во флоте. Ты понял, что живешь неправедно, ты не живешь, как должен настоящий мусульманин, не идешь по пути к Аллаху. Ты не хочешь предавать меня — но ты хочешь предупредить своих братьев о смертельной опасности, нависшей над ними. Вот кем ты должен быть — и в этом тоже много правды, ведь скажи. Если ты скажешь, что не хочешь играть в эту игру — я тебя пойму. И не обижусь…
— Кто из вас это придумал? — Глаза Ивана Ивановича перебегали с одного из нас на другого. Первый раз видел, как наш начальник удивился — когда мы появились вновь в его кабинете, меньше чем через три часа после того, как вышли оттуда…
— Я, ваше превосходительство…
Иван Иванович молча рассматривал меня, видимо, не зная, что и сказать…
— Сами придумали?
— Знаете… — я на мгновение задумался, не зная, говорить или нет, — еще когда я учился в училище, я написал несколько романов. Под псевдонимом. Кое-что даже опубликовали. Этот ход я придумал еще тогда — и, по-моему, его стоит воплотить в жизнь сейчас…
— Под псевдонимом… — Иван Иванович перешел на «ты», — ты хоть представляешь, что ты на себя берешь? И на что обрекаешь своего друга? Ни один из вас не имеет опыта — но ты хочешь обратиться мишенью, твой друг должен пойти в банду под прикрытием. Вы хоть представляете всю серьезность того, что предлагаете?
— Если бы не представлял — не предлагал бы… На самом деле это не так уж и опасно. Большую часть времени я буду проводить на «Александре Колчаке», там мне знакома каждая заклепка, я всех знаю, и все знают меня. Проникнуть туда постороннему будет чрезвычайно сложно. И Али тоже большую часть времени будет проводить там. На охоту буду выходить, либо десантируясь на берег с резиновой лодки, либо и вовсе — с аквалангом. Но они должны будут открыться, просто не смогут не открыться — ведь опасность будет висеть над каждым из них. Местонахождение нескольких рядовых членов организации установить несложно. Два-три трупа в темных переулках — и каждый сможет себе представить, что смерть уже стоит у него за спиной, ждет своего часа…
На рейде порта стоит авианосец, а на его борту, в его стальных коридорах затаилась смерть — по ночам она выходит в город. На охоту. Когда она придет за тобой? Сегодня? Завтра? Сколько еще человек получило приказ убивать? И кто сможет выдержать постоянное ожидание смерти? А заставить их действовать, действовать в спешке и не по плану — главная задача, только в этом случае они могут совершить ошибку. И тогда можно будет накрыть их всех, всех до последнего человека…
— Я не могу сам принять такое решение, — проговорил Иван Иванович после долгого и тяжелого — хоть ножом режь — молчания. — Я должен телефонировать в Санкт-Петербург, даже не телефонировать, а побывать там, причем как можно быстрее. Телефону такое доверять нельзя, только личная встреча и как можно скорее… Если это одобрят — то как операцию стратегического уровня. Кому-нибудь еще рассказывали об этом?
— Никак нет.
— И не рассказывайте ни под каким видом. Сейчас ваше молчание — это ваша жизнь. Отправляйтесь по домам, встреча, как и планировали, — через три дня. Ничего самостоятельно не предпринимать, ни единого шага! Поняли?
— Так точно!
