гудки в трубке. Я звоню тете Зухре.
— Видеть тебя не желаю! — кричит она. — Ты опозорила нас! Мы отказались от тебя и знать больше не хотим! Твоя бабушка умерла! Она звала тебя перед смертью! Потом попросила молока, выпила и умерла! Ты убила ее!
Дедушка так кашлял, я думала, он умрет первым. Я думала, поэтому надо его больше любить, а на бабушку еще останется время, когда дедушки не станет. Но бабушка выпила молока и умерла, а я не успела ее любить. Зато я люблю ее сейчас.
Мне снилось, что бабушка лежит в нашем доме на полу в коридоре. Там, где лежала перед смертью моя мать. Сверху через щель в крыше на нее падает солнечный свет. Она просит горячего молока. У нее на груди сидит ангел смерти Азраил. Он пришел за ней, как придет за всеми нами.
Молоко такое горячее, что от чашки поднимается пар. Бабушка жадно глотает. Она смотрит в щель — туда, откуда бьет солнце. Она открывает рот, и из него поднимается молочный пар. Азраил хватает его и уносит. Со двора приходит скрип точильного камня. Какой неприятный звук.
Я проснулась. Это скрипел автобус.
Думаю, что теперь мне хватит сил. Хватит сил потому, что может не хватить времени.
Я открыла сумку и достала из нее листок. Развернула его и поцеловала строчки, написанные рукой Махача. Рядом со мной сидит мужчина — тот, который спрашивал, готова ли я стать орудием мести. Теперь он выглядит по-другому. Он побрит, на нем костюм и голубая рубашка. От него пахнет одеколоном. Меня тошнит от сильных запахов.
«Не думай, что меня больше нет. Я есть и всегда буду. Не могу тебе ничего объяснить — осталось мало времени. Единственное, о чем я жалею, это что затянул тебя в свою жизнь. Надо было оставить тебя в покое. Но я не смог. Если ты меня любишь, иди к моей матери. Она должна принять тебя как мою вдову. И помирись со своими родственниками. Слышишь меня? Помирись с ними, чего бы тебе это ни стоило. Я оставляю тебе деньги, их я тоже взял у отца, но этих денег хватит тебе надолго. Передай часть Арифу- эфенди, чтобы он мог выкупить мое тело. Не оставайся одна, иди к родственникам. А я всегда буду рядом с тобой. Махач».
Мое сердце вздрагивает под одеждой. Я хочу уйти. Уйти прямо сейчас. Я не могу ждать еще несколько дней. Несколько дней — это вечность. Каждая секунда вонзается в мое сердце. Я хочу стать орудием мести прямо сейчас.
Прости меня, Махач, за то, что не смогла выполнить твою просьбу. Бабушка умерла. Тетя Зухра отказалась от меня. А твоя мать…
Я стояла на коленях, это было у того дома — с колоннами. Но она на порог меня не пустила. Она никогда не простит тебя, Махач. Она отказалась от твоего тела. Ты сам виноват, Махач. Я ведь не виновата! Куда мне было идти, Махач? Все отказались от меня. Бабушка умерла. Дедушке пришлось бы до конца дней прятаться от позора. Сельские сплетницы в открытую показывали бы на меня пальцем. Тетя Зухра, может, приняла бы меня — опозоренную, с ребенком. Но они не могли принять твою вдову, потому что дядя Вагаб — мент. Ты убил родного отца, Махач. Не знаю, за какую идею ты это сделал. Я тебя не сужу, Махач, тебе было видней. Но у тебя был выбор — убивать или не убивать. Или не было у тебя выбора, я не знаю. Я никогда ничего не узнаю — у тебя не хватило времени, чтобы все мне объяснить. Но был ли выбор у меня, Махач? Ты мне не оставил выбора, я ничего не решала сама. Я вернулась в дом Арифа-эфенди. Там приняли меня как родную. Ты же не спросил меня, хочу ли я жить с ними. Мне больше некуда было идти.
Разве я одна смогла бы забрать твое тело из морга? Ты вспомни, Махач, как мы с Арифом-эфенди стояли в темноте под железными воротами морга. Как было темно. Как лаяли собаки. Я ждала тебя, как будто ты был живой. Я не верила. Это какая-то ошибка, повторяла я про себя. Он жив, жив, успокаивала я себя. Ты вспомни, как приехал грузовик, который привез твое тело. Мы стояли у ворот. Было темно. Горели только фары. Ариф-эфенди дал денег охранникам. Он дал им те деньги, которые ты мне оставил. Нас пустили в ворота. Я шла за грузовиком и не могла дышать. Я не верила, Махач, я не верила до последнего. Идя за грузовиком, я набирала твой номер. Ты был недоступен. Но я набирала твой номер снова, потому что я не верила, не могла поверить. Потом грузовик подъехал к мраморным ступенькам морга, они так странно блестели в темноте. С него откинули брезент, и я увидела твои ноги. Твои голые ноги. Разве я не узнала бы их? Я бы узнала их из ста миллионов других ног. Разве я не закричала тогда? Я видела, как они вытащили тебя, завернутого в наше одеяло! Этим одеялом мы накрывались с тобой. Они вытащили тебя, завернутого в наше одеяло, и положили на белые мраморные ступеньки. Помнишь, как я закричала, увидев твое синее лицо и открытые глаза. Что они с тобой сделали, Махач? Почему ты так смотришь? Что они с тобой сотворили? Помнишь, как тебе было страшно? Ты смотрел на меня неподвижными глазами, тебе было страшно, и мое сердце сжималось от жалости к тебе. И еще ты глазами спрашивал: «Что я делаю здесь, в этом морге?» Ты всегда был такой красивый и модный, Махач. Помнишь, как я бросилась к тебе, чтобы обнять тебя? Помнишь, как они отогнали меня от тебя как собаку?! Как будто ты принадлежишь не мне, а им! Как будто они имеют на тебя право! Как будто я воровка, которая хочет украсть тебя у них.
Они принесли носилки и положили тебя на них. Я кричала и плакала, а Ариф-эфенди просил их не резать тебя, дать нам похоронить тебя целым. Но они отказались. Они сказали, что так положено. Кем положено?
Помнишь, как одеяло открылось, когда они поднимали носилки? Зачем они сняли с тебя свитер? Почему у тебя была такая синяя кожа? Что они с тобой сотворили? Почему ты так смотрел на меня, ты на меня так никогда не смотрел!
Потом я упала в обморок. И я точно знаю, что тогда наш ребенок умер. Он не мог жить. Пока я лежала в обмороке, он умер. И это было все. Я знала, что это конец.
Теперь ты хочешь обвинять меня? Теперь ты можешь упрекнуть меня в том, что я сделала неправильный выбор? Зачем ты так говоришь, Махач? Ты же знаешь, что выбора у меня не было! Разве теперь я могла отказать Арифу-эфенди, который проявил обо мне такую заботу? Который поехал за твоим телом, когда оно было не нужно даже твой собственной матери? Который был так добр ко мне и только раз попросил меня о чем-то. Разве я могла ему отказать, Махач? После всего, что он для нас сделал? Это ты послал меня к нему. Разве у меня был выбор?
В основном с нами едут женщины — торговки одеждой. В проходах стоят их большие клетчатые сумки. На мне черная юбка, скрывающая живот, и белая водолазка. Дорога, по которой мы едем, совершенно плоская, не то что та, которая ведет к нам в село. Почему-то на память приходят белые кости, вывалившиеся из скал на дорогу. Мужчину зовут Аслан, как моего племянника.
Когда мы выезжали из Махачкалы, стояла осень, но было много солнца. Здесь солнца нет ни грамма, только серое небо и черные деревья. За окном один маленький город меняется на другой. Утро меняется на день, а день на вечер. Я постоянно сплю. У меня затекла спина от неудобного кресла.
Окно закрыто, но я все равно чувствую за автобусом холодный воздух и чужой запах. Когда мы приедем?
Аслан играет роль моего мужа. Все так и думают, что он мой муж. Не будет же беременная ехать в Москву на автобусе с посторонним мужчиной. Иногда он спрашивает меня, не нужна ли мне вода или еда. Он держится очень вежливо, как будто хочет предупредить любое мое желание.
Пахнет едой — жареной курицей, яйцами и картошкой. Меня тошнит от этих запахов. Все тело затекло. Вот как моя жизнь повернулась.
Когда окончательно стемнело, я вместе с другими женщинами выходила в туалет. Мы немного отошли от автобуса и сели на корточки у края дороги. Вокруг было темно и тихо, было слышно только, как льется моча. Потом мы вернулись в автобус. Я шла последней. Сказали, нам ехать еще день. Я не выдержу этой дороги. Но у меня нет выбора.
Если бы вы только знали, что я еду туда для того, чтобы стать орудием мести. На какой-то миг у меня появляется желание рассказать всем об этом, крикнуть на весь автобус. Но я этого не сделаю. Аслан пристально следит за мной. Но я молчу не поэтому. Я не крикну никогда. Я могу крикнуть, но я молчу.
