Зачем Антон вызывает «неотложную помощь»? Не надо! Но, когда врач сделал укол, Ирине Андреевне стало действительно хорошо. Спать, спать!.. Она закрыла глаза и поплыла куда-то от всей этой суматохи, непонятного страха, от горьких, беспокойных мыслей.
Антон Иванович тихо закрыл дверь комнаты, где заснула жена, и пришел в кухню. Екатерина Павловна, вытирая слезы, спросила:
— Дать обед?
— Нет, не хочу. Бабушка, вы не волнуйтесь. Врач сказал, что, вероятно, сильный приступ стенокардии. Завтра сделают электрокардиограмму, и все будет ясно. Устала она, переутомилась.
Екатерина Павловна, всхлипывая и непрерывно вытирая слезы, сказала:
— Не от одной усталости это. Как говорится, сердце печаль изнуряет. Расстроилась она очень из-за Наташи.
— А что такое? — удивился Антон Иванович.
— Она не велела мне говорить, да теперь уж все равно. Наташа намекнула ей, что вроде она не родная.
— Как — не родная? Кто мог это сказать?!
— Не шуми ты, потише! От Ваниных идет. Больше некому. Динара мне прямо сказала: дескать, сирота Наташа.
Антон Иванович весь побагровел:
— Как так?..
— Не кричи! Потише! — повторила Екатерина Павловна. — Не хотела я ни тебе, ни Ирине рассказывать, не хотела тревожить вас, но теперь уж все равно. Было это зимой, на Наташины каникулы. Сижу я в садике, вдруг подходит ко мне эта Динара. «Как живете, бабушка?» — спрашивает она меня. «Ничего, — говорю я ей, — живу, хлеб жую». А сама думаю: «Пронеси тебя нечистая сила!» — «Видали, спрашивает, нашего Женю?» — «Конечно, говорю, видела». — «Вот, — говорит она, — какого человека я воспитала! Не курит, не пьет, учится хорошо. Его, говорят, направляли в художественное училище, из него скульптор мог получиться, а он захотел стать авиационным инженером». Я молчу. Думаю, если сказать тебе по совести, как ты его воспитывала, шуму не оберешься. А она горжетку лисью поправила и говорит: «А Наташа выросла интересной девушкой. Не красавица, а симпатичная». Видал? Думаю, и у осы мед есть. Но молчу. Тогда она спрашивает: «В вуз поступать собирается?» Я говорю: «Ну как же, собирается в педагогический. А не поступит — пойдет работать пионервожатой. Детишек, говорю, любит». — «А у меня, — говорит Динара, — такое впечатление, что она замуж за Женю собирается». Я рта не раскрыла, как она выпалила: «Я, говорит, не против. Оба они сироты, пусть женятся». Я как вскочила! «Какая она тебе сирота при живых родителях!» Ну, я в сердцах-то ей вспомнила, как она племянника воспитывала, еще кое-чего добавила. «Вы, — говорит она, — человек старый, и я не могу с вами связываться». Повернулась и пошла. А я вслед: «Ты, говорю, старее меня! Я за новую жизнь, за хороших людей, а ты, ты старорежимная!» Сказала да и расплакалась, вот как сейчас.
— Какая подлость! — взявшись за голову, простонал Антон Иванович. — Я так этого не оставлю!
— А что ты с ней сделаешь? Из партии исключишь? Таких туда никогда не брали. Из профсоюза выгонишь? Она всю жизнь в безработных состоит. В суд подашь? Сраму наберешься. Она тебя запачкает так, что не сразу отмоешься. Лучше сами расскажите Наташеньке, и все как-нибудь обойдется.
Антон Иванович сидел убитый. Это он виноват. Расчувствовался когда-то с Федором и рассказал о Наташе. А тот проболтался своей жене. И вот результат.
С Федором у него разговор впереди. Он никогда не простит ему этой подлости. Но главное сейчас — объясниться с Наташей.
Наташа вбежала в квартиру с испуганными глазами.
— Что с мамочкой? — вскрикнула она.
Внизу лифтерша ей сказала, что мать привезли «чуть живу».
— Ничего, успокойся!
Антон Иванович обнял ее. Наташа зарыдала, прижалась к нему и сквозь рыдания все спрашивала:
— Что, что с ней? Ты скажи, не скрывай.
— Сердечный приступ. Ну, это бывает у людей и проходит.
Но Наташа не могла никак успокоиться. Она продолжала плакать.
— Наташа! Мне надо с тобой поговорить откровенно, — сказал серьезно и сухо Антон Иванович.
Наташа вдруг вспыхнула и сразу перестала плакать. Она догадалась, о чем будет речь.
— Мне бабушка сказала, что у вас с матерью был разговор, который разволновал ее. Было это?
Наташа сидит с опущенными глазами и не отвечает.
— Наташа! Я тебя спрашиваю.
— Да, был.
— Расскажи, какой.
Наташа опять молчит.
— Дочка! Я не могу так разговаривать. Почему ты не отвечаешь? Или у тебя не хватает мужества сказать мне откровенно?
— Скажу, — тихо проговорила Наташа. Она подняла опущенные глаза, посмотрела прямо на отца и спросила: — Правда, что я не ваша дочь?
— Нет, неправда, — твердо ответил Антон Иванович. — Это ложь, гадкая, скверная. Ты наша любимая, дорогая, одна-единственная дочь. Но родила тебя не Ирина Андреевна. Слушай, я расскажу тебе все. Это лучше сделала бы твоя мать, но приходится мне рассказывать. Выслушай, а потом можешь сама решить, чья ты дочь и кто твои родители…
Ирина Андреевна долго не могла понять, где она и что с ней. Еще действовало наркотическое средство, которое ввели ей с уколом. Она находилась в необычном, полубредовом состоянии. Ей казалось, что она лежит где-то в большом вестибюле с колоннами. Но странно! Вещи стоят ее, привычные. Вот шкаф, вот кровать Антона Ивановича.
Где она, что с ней?
Сознание медленно, постепенно восстанавливало события дня. И, как только она поняла, что больна и лежит у себя дома, — исчез вестибюль, и она увидела свою давно знакомую комнату.
Как некстати эта болезнь! Антон, наверно, волнуется. А Наташа? Где она? При воспоминании о дочери вдруг снова заныло сердце. Опять этот проклятый, мучительный вопрос! Лучше закрыть глаза, лежать неподвижно и ни о чем не думать.
Кто-то тихонько приоткрыл дверь и тут же закрыл ее. Ирина Андреевна поняла — Антон прислушивается, не зовет ли она. Никого ей не надо! Не может, не в силах она говорить…
Когда через час она снова проснулась, ей сразу захотелось увидеть и мужа, и мать, и Наташу.
— Антоша! — позвала она. И, хоть сказала совсем тихо, в сердце отдалось болью.
Тут же вошел Антон Иванович.
— Ну, как ты себя чувствуешь? — спросил он.
— Хорошо, — еле шевеля губами, сказала она.
— Ну, я очень рад за тебя, — сказал Антон Иванович, а сам, глядя на ее бледное лицо и бескровные губы, подумал: «Нечего сказать — хорошо! Тяжело ты заболела, моя любимая, родная!» — Можно войти Наташе? — спросил он. — Она ждет.
— Ну конечно!
Наташа давно стояла около двери. Как только Антон Иванович повернул голову в ее сторону, она вошла. Увидав изменившееся лицо матери, она заплакала и опустилась на колени около кровати:
— Мамочка! Родная! Золотко мое! Я так испугалась!
— Наташа! — строго сказал Антон Иванович, положив руку на плечо дочери. — Так нельзя. Ты не волнуй маму. Вот смотри, и она плачет.
Слезы катились по щекам Ирины Андреевны и таяли на подушке. У нее совсем не было сил пошевелиться. Антон Иванович взял платок и стал осторожно вытирать лицо жены.
— Ну я прошу тебя, не волнуйся! Ничего страшного нет, полежишь несколько дней и выздоровеешь.
