шифровальщик… И едва были получены эти анализы, как я поспешил вызвать к прямому проводу Москву и сообщить о результатах проверки…
Из Москвы меня просили произвести строгое расследование, по чьей вине произошла эта скло ка.
Я вызвал Нитко и накинулся на него.
— Ничего не знаю… вот хоть побожиться, —забыв о безбожии, жалобно повторил он.
Но я стал настойчиво его допрашивать. И в конце концов докопался до самой подноготной. Оказалось, что следуя за Юзбашевым, он, крадучись от него, брал пробы из тех же бочек, но не прямо из бочек, а он подбирал, просыпавшуюся при note 135откупоривании бочек, бертолетовую соль с пола. Бочки находились в таможенных складах. Пол был покрыть сором, грязью и талым снегом, и просыпавшаяся соль смешивалась со всем этим… Я думаю, остальное ясно и я могу не оканчивать этой истории…
Я сообщил о результатах моего расследования в Москву и просил убрать от меня этого прохвоста. Но его оставили у меня и он, хотя и присмирев несколько, продолжал всем надоедать и вызывать всеобщее негодование. Сколько я помню, я отделался от него только тем, что откомандировал 'за ненадобностью' его жену, а тогда и он уехал с нею. Но его ревельские проделки не повлияли на его карьеру, — ведь «быль мо лодцу не в укор», и я слышал, что в Москве он получил какое то очень высокое назначение.
Не лучше обстояло дело с другими командированными на службу лицами. Вот, например, некто Вальтер. Он явился с командировочным удостоверением Наркомвнешторга, но тут же по секрету сообщил мне, что, в сущности, он командирован ко мне 'товарищем Феликсом' (т. е. Дзержинским) для исследования 'корней и нитей' контрреволюции и для надзора за эмигрантами.
— Вы имеете удостоверение от товарища Феликса ко мне? — спросил я его.
— Простите, товарищ, я его потерял дорогой… это была просто записка на ваше имя…
— В таком случае я не могу вас принять, поезжайте обратно в Москву и привезите мне удостоверение товарища Феликса…
Он уехал и не возвратился.
Вот далее какая то жалкая и несчастная женщина, фамилии которой я не помню. Она представляет note 136удостоверение от Наркомвнешторга и сообщает мне, что она, в сущности, командирована ко мне (если не ошибаюсь), товарищем Аванесовым, у которого она состояла по чекистским делам… Но у нее тоже кроме словесного утверждения, нет никаких рекомендательных писем… Я и ее откомандировываю. А она такая жалкая, полугорбунья…
И вот появляется некто товарищ Николаев. Он командирован ко мне (для меня открыто), как чекист. Его миссия — следить за белогвардейскими движениями и за служащими, конечно. Он вполне аккредитован и производит хорошее впечатление искреннего рабочего коммуниста, гнушающегося создания дел путем провокации. Он имеет право пользоваться у меня кредитом. Но вслед за ним является, в качестве его помощника, Колакуцкий. Это имя прославил в своей известной книге Борис Седерхольм ('В стране Нэпа и Чеки'). ,Колакуцкий морской офицер царской эпохи. Но и тогда уже, как он сам мне говорил, он занимался не столько своей специальной службой, сколько был шпионом, Очевидно, ЧК не питала к нему полного доверия, почему он был назначен только помощником скромного Николаева.
И вот, они с Николаевым начинают 'работать'. Я не вникаю в их работу и, из осторожности, прошу готового мне все разболтать Колакуцкого не посвящать меня в тайны своей работы. Он через Николаева постоянно требует от меня массу денег, которые-де нужны им для того, чтобы посещать всякие рестораны, кафе и прочие увеселительные места, где ютятся-де белогвардейцы и другие контрреволюционеры. Они тратят громадные деньги 'на дело'. Колакуцкий старается сойтись со мной 'дружески' советуя мне не сидеть вечно в моем кабинете за письменным столом. Нет, note 137в интересах моего дела я должен иметь общение с деловыми сферами, угощать и принимать угощения, выезжать в загородные рестораны.
— Это прямо в интересах вашего дела, Георгий Александрович, так вы можете лучше узнать ваших поставщиков, — явно провоцировал он меня, старого, испытанного работника. — Ну вот, давайте сегодня вечером пойдемте с нами туда то и туда то. Там бывают чудные женщины, а вино такое, что пальчики об лижешь…
Я резко прошу его замолчать и говорю ему, что мне некогда ездить по кабакам. Но он часто возвра щается к этому, стараясь меня соблазнить, чтобы потом впутать меня… Я вижу насквозь все его подвохи неумного провокатора. Мне скучно слушать его, и я его обрываю.
— Да полно вам, — не выдержав однажды, говорю я ему, — не тратьте время на меня, вам меня не спровоцировать и уж, поверьте, мое имя не окажется скомпрометированным 'в числе драки' или 'по ба бьему делу'…
— Ха-ха-ха! — нагло и откровенно хохочет он. И рассказывает мне интересные эпизоды из своей провокационной практики, как он уловил такого то и такого то… — Вот я и думал, что мои искушения так или иначе подействуют и на вас, и вы пойдете, ха-ха-ха, на удочку… а там бы мы вас сфотографировали бы. Ну, да ничего не поделаешь… сорвалось…
Но однажды Колакуцкий явился ко мне с Николаевым. Оба они были настроены очень серьезно и на их лицах было сугубо значительное выражение. Забегаю немного вперед. В то время в моем денежном несгораемом шкапу хранилось на миллион фунтов note 138стерлингов бриллиантов… Дняза два, за три до того, я получил письмо, в котором мне угрожала смертью какая то 'организация свободных социалистов - революционеров'. Я столько получал угрожающих писем, что и на это письмо не обратил внимания. Но в этом письме было упоминание о хранившихся у меня бриллиантах, которые мне 'организация' предлагала отдать 'добровольно'… Я принял только одну меру, посвятил в эту угрозу моего приятеля, курьера Спиридонова, действительно преданного мне и просил его ночевать в моем кабинете на диване, на что он и согласился (конечно, во оруженный).
— Георгий Александрович, — довольно торжественно обратился ко мне Колакуцкий, — мы узнали… вот вы все негодовали, что мы массу денег тратим на кутежи, а вот, благодаря этому то, мы и узнали, что здешние эсеры готовят на вас покушение с целью отобрать у вас какие то драгоценности… Да и вообще, помимо этого, они решили покончить с вами…
Он встал и подошел к окну моего кабинета, недалеко от которого помещался мой письменный стол. Напротив, через довольно узкую улицу, находился какой то частный дом, окна которого смотрели в мое окно.
— Нет, — сказал он тоном специалиста, — мне это совершенно не нравится… Ведь что же это такое: тут можно вас простым револьвером отправить на тот свет, особенно ночью, когда вы, по обыкновенно, работаете долго… Нет, это не годится… Вы так, сидя, представляете собою великолепную мишень… Необходимо, чтобы вы хоть ночью опускали шторы, все-таки это будет затруднять прицел.
Узнав далее, что я днем и ночью хожупо улицам (жил я по ревельским понятиям довольно далеко от note 139своего бюро) и что у меня даже нет никакого оружия, он заставил меня взять у них карманный (для жилетного кармана) браунинг и просил, чтобы я не выходил один, а непременно с провожатым… Не буду на этом долго останавливаться, скажу просто, что я отказался следовать их советам, и вовсе не в силу моей «безумной» храбрости, а по соображениям личного характера. Я поторопился поскорее от них отделаться и, едва они ушли я пригласил Маковецкого, Фенькеви и Спиридонова. Все мы вооружились и тотчас же, не обращая на себя внимания вышли из «Петербургской Гостиницы» и, нагруженные одиннадцатью довольно большими пакетами (тщательно опечатанными) с бриллиантами, отправились в банк, где и спрятали драгоценности в сейф…
Колакуцкийна моих глазах развращал скромного по началу Николаева. Требования денег все увеличивались и учащались. Кутежи 'на пользу России' принимали какой то катастрофический характер Не говоря уже о Калакуцком, я часто встречал самого Николаева с мутными воспаленными глазами…
И наконец 'кончился пир их бедою'. Колакуцкий и Николаев жили в 'Золотом Льве'. В то время я уже не жил там, найдя небольшую квартиру. И вот, однажды ночью в 'Золотом Льве' произошел гала-скандал, героем которого явился Колакуцкий. Вдребезги пьяный, он завел какую то драку, не помню уж с кем и из за чего, но он стрелял и кого то ранил… Словом, ему пришлось как можно скорее ухатьизРевеля.
