Среди красных вождей том 2

рекламации, нередко весьма резкие, по адресу Половцовой и Крысина вооружили их обоих против меня, что они демонстративно подчеркнули своей телеграммой, посланной Литвинову, когда они узнали о его назначении в Ревель.. В ней они тепло приветствовали его, говоря, что 'с ра­достью узнали о назначении в Ревель в его лице настоящего представителя…'

Клышко, все время ведший игру на два фронта, сам очень недовольный моим назначением, так как это усиливало Красина, в угоду своим желаниям, а также желаниям Половцовой и Крысина, получив распоряжение Красина возбудить ходатайство о визе для меня с женой, 'в виду массы неотложных дел', сперва долго тянул, а затем, спустя порядочно времени, по категорическому приказу Красина, возбудил ходатай­ство, но 'по ошибке' только относительно визы моей же­ны. Таким образом, английский консул в Ревеле, получил разрешение выдать визу только моей жене. Я послал Красину срочную телеграмму об этом 'недоразумении', он разнес Клышко и тот тогда поторопился взять визу и для меня. Отмечу, что это было очень просто, так как Ллойд - Джордж дал согласие Красину заранее при разговоре с ним обо мне. Таким образом, моя виза была получена только через три дня после визы моей же­ны, Но упомяну кстати, что вся эта почтенная компания — Половцова. Крысин и Клышко — вели все время закулис­ную работу, чтобы мое назначение не реализировалось: сносились с друзьями в Москве, просили, настаивали… Словом, повторялась новая 'гуковщина'. Она заранее note 171мобилизовала свои силы и, ощерившись, ждала меня в Лондоне!.

Повторяю, обо всем этом я узнал лишь по прибытии в Лондон. Но один из следов этой кампании попался мне в руки еще в Ревеле в то время, когда я, дав согласие Красину, ждал визу (это тянулось около четырех недель). Как то Маковецкий, придя ко мне, с недоумением показал мне телеграмму, адресованную Литвинову: 'Передайте Соломону в отмену предшествующего распоряжения, что приезд его в Москву не тре­буется №… Чичерин'. Распоряжения выехать в Москву мне не передавали, и мы вместе с Маковецким поняли, что идут какие то неизвестные нам махинации. Надо по­лагать, что работы Половцовой, Крысина и Клышко одно время достигли цели, что Чичериным был уже послан приказ мне прибыть в Москву, но Литвинов, не желавший, чтобы я, попав в Москву, выступил с разоблачениями по делу Гуковского, не показал мне телеграммы и возбудил от себя требование об отмене вызова меня в Москву.. Таковы мои догадки. Но, конечно, эта телеграм­ма очень взволновала меня и моих друзей, и они с тре­вогой ждали получения мною визы в Англию, боясь, что вдруг меня отзовут в Москву. А Маковецкий довел свою осторожность до того, что, прощаясь со мной на пароход, сказал мне:

— Георгий Александрович, я сейчас узнал,что'Балтимор' простоит в Либаве целый день, будет за­ бирать там уголь… Я вас очень прошу ни под каким видом не сходить на берег… кто его знает, вдруг там получится распоряжение о том, чтобы вы ехали в Мо­скву… С парохода вас не могут снять, он английский… Не сходите с него…

Я получил визу 23 мая (1921). Я решил доставить note 172себе удовольствие и ехать в Лондон морем. Пароход 'Балтимор' выходил из Ревеля 25 мая. Я решил ехать с ним, хотя это был небольшой, сравнительно, и тихоходный пароход, который идет из Ревеля до Лондона девять суток. Мы быстро собрались, ликвидировали наши личные дела и 25-го утром были уже на борту па­рохода.

Не буду описывать трогательных и таких сердечных проводов, которые мне устроили мои сотрудники и особенно моя 'верная пятерка', поднесшая мне скромный подстаканник с многозначительной надписью «Veritas vincit». По какой то технической неисправности пароход задержался и, вместо утра, вышел лишь вечером около семи часов. Таким образом, проводы затянулись и провожавшие меня уходили обедать и опять возвратились на пароход…

Раздались отвальные свистки, дружеские поцелуи и объятия и… слезы…

Тяжело задышала машина и, отдавая причалы и якоря, 'Балтимор' стал отчаливать… Мы стояли у борта парохода, посылая последнее 'прости' остающимся… Па­роход пошел сперва вдоль берега к выходу на фарватере… И мои друзья побежали по берегу, посылая про­щальные приветы… Наконец, Ревель остался позади…

Грустный, расстроенный и растроганный сердечными проводами, вошел я в свою каюту, наполненную цветами…

А пароход, все забирая ходу, шел, увозя меня к берегам туманным Альбиона' для новой борьбы с новой

МНОГОГОЛОВОЙ ГИДРОЙ ГУКОВЩИНЫ…

Конец третьей части.

note 173

ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ Моя служба в Англии

XXXV

С тяжелым чувством грусти расстался я с мои­ми ревельскими сотрудниками… И все-таки я радовался предстоящему, довольно продолжительному путешествие на пароходе, которое оказалось для меня настоящим пребыванием в санатории. Пассажиров на 'Балтиморе' было очень мало и, за исключением неизбежных встреч во время еды, я был почти все время сам с собой и мог спокойно предаваться своим мыслям. А мысли мои были невеселые.

Все пережитое в Ревеле — и борьба с 'гуковщиной', и моя тяжелая болезнь, так и не разгаданная вра­чами и деформировавшая весь мой организм — отрази­лась на моей психике. Все сильнее и сильнее бушевали во мне горькие сомнения в целесообразности моей рабо­ты. Скажу без преувеличения, — я отдавал ей всего се­бя, у меня почти не было личной жизни или, вернее, я жил только своей работой, ее интересами. Я служил делу честно, сурово - честно, с искренним и глубоким омерзением борясь с тем, что я называл 'гуковщиной'. И я с отчаянием видел и убеждался в том, что 'гуковщина' представляет собою, по истине, много­головую гидру, а я, увы, не был Геркулесом, чтобы note 174сразу отрубить все семь голов чудовища…

И на моих глазах, вместо одной отрубленной головы, немедленно вы­растала новая, которая начинала еще сильнее жалить… И я чувствовал себя — с горечью и озлоблением против себя самого — каким то советским Дон-Кихотом, измученным и израненным в честной, но неумной борьбе с ветреными мельницами…

'Колесо чугунное вертится, —

Бесполезно плакать и молиться…'

Но, если минувшее — Берлин, Гамбург, Москва и Ревель — вселяли в мою душу полное разочарование, граничившее с отчаянием, то не менее тяжело и страш­но мне было заглядывать и вперед в предстоявшую мне деятельность в Англии. Я знал, что мне придется работать там с такими деятелями, как Крысин и Половцова. Уже по моей работе в Ревеле я имел некоторое представление о том, что представляют собою эти два лица, с которыми у меня была пренеприятная деловая переписка. И вот, гуляя по палуб 'Балтимо­ра' и стараясь представить себе мою будущую деятель­ность в Лондоне, я вспоминал о