Впрочем, если бы нам удалось найти остатки хазарских столиц, если даже не Итиля, то хотя бы Семендера, расположенного где-то на Тереке,[7, с. 399] то мы наверняка обнаружили бы там предметы искусства и следы роскоши. Те же места, в которых мы работали, были для Хазарии провинцией, деревней, но для нас хазарская деревня была не менее интересна, чем столица, и бедность материала нас отнюдь не смущала, а скорее будила в наших головах и сердцах мысли и чувства, необходимые для продолжения поисков.
Весьма странно было констатировать, что почти все хазарские скелеты носили следы тяжелых повреждений огромной давности. В большинстве случаев черепа разбиты ударами чекана или дубины в лоб или в висок, а ноги ниже колен обрублены. Часто обрублены пальцы правой руки. Среди костей очень часто находятся зола и угольки от костра, но это не следы трупосожжений, потому что кости не подверглись действию слабого огня, опалившего, по-видимому, лишь кожные покровы и мышцы.
Наши находки оказались иллюстрацией к сообщению армянского автора Моисея Каланкатуйского, который рассказывает о «разрезанных мечом и ножами трупах», «скверной неистовой резне» и «беснующемся плаче» над мертвыми![60, с. 193, 199–200] И все-таки обезображенные трупы были похоронены тщательно, с соблюдением ритуала. Очевидно, мы столкнулись с древним поверьем — страхом перед мертвым, уверенностью, что покойник может принести вред. Все древние народы боялись злых духов, но не все связывали их с трупами. Например, древнегреческая эмпуза, которой пугали детей, рисовалась как оборотень, тюркские албасты и джезтырнаки — ночные духи и т. д.
Вера в то, что сам труп (а не дух покойника) опасен для живых людей и особенно родственников, очевидно, возникла у древних угорских народов и была занесена в Европу венграми. Не случайно, что легенды и рассказы об упырях, которых на Балканах называли вурдалаками, а в Венгрии вампирами, распространены только в странах, граничивших с Венгерским королевством: Польше, Сербии, Болгарии да еще на Правобережной Украине, где с XI в. осели соседи древних венгров — тюрки-гузы. По единодушному свидетельству восточных авторов, «вера хазар походит на веру тюрок-гузов»[40, с. 146–147] и вряд ли она, по бытовым воззрениям, сильно отличалась от религии древних венгров. Суеверия распространяются быстро и легко перенимаются даже у врагов, а венгры и хазары иногда бывали союзниками. Если принять эту гипотезу, то калечение трупов объяснить легко: чтобы лишить мистического врага возможности двигаться, его опаливали огнем и обрубали конечности. С точки зрения примитивного сознания этого было достаточно.
Бросим взгляд на этнографические параллели. Там, где похороны стали делом религии, т. е. в христианских и мусульманских странах, обряд погребения был строго определен и родственники покойного вынуждены были ему подчиняться. Зато после похорон кто-нибудь из односельчан рассказывал, что покойник гнался за ним ночью или что-либо в этом роде. Тогда труп выкапывали, протыкали грудь мертвеца осиновым колом, а иногда просто сжигали. До XVII в. эти суеверия были весьма распространены, да с ними тогда никто и не боролся. Может быть, у хазар было не это, а сходное представление, но так или иначе, важно, что их представление о смерти весьма отличалось от тюркютского, телеского и печенежского, что опять-таки указывает на известную самостоятельность их культуры.
Дата могильника
Теперь мы можем заняться датой, которая на основании всего комплекса находок может быть уточнена. Нижней датой можно с уверенностью считать VI в., так как именно тогда в Поволжье появилась сабля[52, с. 75][58, с. 160 и след. ] и круглые железные стремена.[47, с. 518] [23, с. 234] Последние сменились к IX в. стременами с плоской подножкой,[80, с. 137, 148–150] но круглые стремена могли сосуществовать с ними некоторое время, и базировать только на форме стремян верхнюю дату было бы неосторожно. Бесспорной верхней датой является XIII в., потому что татарская керамика резко отличается от той, которая характерна для наших находок. Остаются 700 лет хазарского периода, в которые и совершались похороны покойников на бугре Степана Разина. Формальный метод археологии больше ничего уточнить не может.
Но ведь мы располагаем, кроме археологии, историей и географией; почему бы не использовать их? Отметим, что в могильнике соприсутствуют тюркюты и их союзники телесцы. Следовательно, вероятнее всего, что они похоронены в то время, когда Хазария входила в состав каганата, т. е. до 650 г. Наличие погребения барсила показывает, что те времена, когда хазары с барсилами враждовали, т. е. начало VI в., миновали. Также легко объяснить появление на хазарском кладбище печенега, если считать, что он был воином тюркютского хана. После падения каганата печенеги с хазарами больше воевали, чем дружили.
Итак, только середина VII в. — эпоха тюркюто-хазарского наступления на Закавказье — обладает всеми теми чертами, при которых мог возникнуть совместный могильник представителей четырех описанных нами народов. Это мнение следует считать пока предварительным и приблизительным; не исключена возможность, что оно будет уточнено, но, как сказал Цицерон: «При отсутствии уверенности правилом мудрого должна быть наибольшая вероятность».
Евреи, как известно, жили в Хазарии, но их было немного.[40, с. 164– 165] За пять лет детальных поисков мы не нашли ни одного следа их культуры. Это значит, что мы искали не там. Если бы Итиль не был смыт водами бесновавшейся Волги, если бы Саркел не был просто крепостью с гарнизоном из тюркских наемников, если бы Тмутаракань не находилась в сфере влияния византийской культуры и экономики, то, несомненно, были бы открыты роскошные памятники средневекового иудаизма, которые так красочно описаны Лионом Фейхтвангером в знаменитой «Испанской балладе», а не только несколько еврейских надгробий около Тамани.
Следовательно, надо было перенести острие наших исследований в другое место, а таким мог быть только город Семендер, первая столица Хазарии. По описаниям древних авторов, Семендер по богатству и многолюдию не уступал Итилю, но пал под мечом Святослава Игоревича. По поводу расположения этого города было высказано очень много разных мнений, и наша задача представлялась, с одной стороны, предельно трудной, а с другой — чрезвычайно интересной.
Поиски Семендера стали нашей задачей весной 1963 г., когда экспедиция снова выехала из Ленинграда в Хазарию. На этот раз в программу исследований мы включили, кроме Волги, Терек.
Глава восьмая
Терек
Перед прыжком
Существуют два способа самоподготовки к исследованию новых мест. Первый — прочесть всю или почти всю литературу, касающуюся территории, подлежащей изучению, и во всеоружии знаний явиться на место, чтобы дополнить и уточнить богатство, накопленное предшественниками. Но есть и другой способ, который мне подсказал в 1948 г. замечательный путешественник и первооткрыватель алтайских древностей С. И. Руденко.
Когда я собрался ехать с ним на Алтай, он рекомендовал не читать никаких специальных сочинений по алтайским древностям, хотя таковых было немало, а ограничиться общими работами по истории интересовавшего меня периода. Таким образом легче сохранить свежесть восприятия и найти то, что было пропущено другими путешественниками, ибо смотреть и видеть — не одно и то же.
Снова, как четыре года назад, я собрался искать хазарский город в новом, неизвестном мне районе,
