На императорах античные залы заканчиваются. В принципе, все это, от мумий до Роксаны, можно было благополучно пропустить и отправиться прямиком к Рафаэлю и Микеланджело, бодрой рысью пронесясь мимо всего, что прегра-ждает к ним доступ. Правда, в самой древней части дворца стоило бы все-таки остановиться. В Зале Константина (Sala di Costantino) стены покрыты занятной росписью Джулио Романо на тему 'Триумф христианства над язычеством', по которой можно изучить виды Рима, еще не прошедшего тотальной барочной перепланировки. В сцене Крещения изображен Латеранский баптистерий, а в той части, где Константин дарует Рим папам, действие происходит в соборе Святого Петра (вид до перестройки). В соседнем Зале светотени (Sala de Chiaroscuri) – бывшей папской опочивальне – проводились тайные заседания главного папского суда, Консистории. Здесь же умер тот самый Юлий II, который решился перестраивать Сан-Пьетро. Расписная Рафаэлева лоджия (Loggia di Raffaello) с идиллическим видом и библейскими сценами, которые императрица Екатерина II повелела скопировать для Зимнего дворца, ведет отсюда к следующему пункту обязательной программы – Станцам Рафаэля. Если бы Сикстинской капеллы не существовало, это, несомненно, были бы самые знаменитые стены во всей Италии. А появились они, как водится, по заказу Юлия II: он было поручил свой кабинет Перуджино и Луке Синьорелли, но тут появился Рафаэль – и ни о каком Перуджино папа больше не захотел и слышать. Так была создана роспись в Станца-делла-Сеньятура (Stanza della Segnatura, 1508-1511), предназначавшейся для библиотеки, но отданной под заседания Верховного трибунала (Segnatura Gratiae et Iustitiae). Согласно программе тут изображены: триумф философии, триумф религии и триумф правосудия. За философию отвечает 'Афинская школа', которая, помимо того, что шедевр живописи, еще и собрание портретов всевозможных Рафаэлевых современников, а также ценный архитектурный документ: декорации, на фоне которых рассажены, разложены и расставлены философы, – не что иное как проект перестройки Сан-Пьетро, предложенный Браманте. Основные действующие лица – Платон (в центре, в красной тоге и с поднятым пальцем) и Аристотель (рядом, с 'Этикой' под мышкой). У Платона – голова Леонардо, точь-в-точь как на его классических автопортретах сангиной. В левом углу Сократ (в болотно-зеленом) дискутирует с Алкивиадом, а Пифагор беседует с учениками. На ступеньках, не обращая внимания на толпу, сидит Диоген, справа от него держит доску в руках Евклид с лицом Браманте. Человек с моделью небесной сферы – это Зороастр, он же – гуманист Пьетро Бембо. По глобусу положено узнавать Птолемея, по черному берету – самого Рафаэля, затесавшегося в высокоученое собрание в компании собственного ученика Содомы (рядом, в шапочке). Гераклит, опирающийся локтем на мраморную глыбу, – не кто иной как Микеланджело, Эпикур же списан с Федерико Гонзаги.
В том же зале имеются и другие портреты: в прославлении Воинствующей церкви (напротив 'Афинской школы') участвуют папа Сикст IV (в тиаре, крайний справа), Данте (за папской спиной) и Беато Анджелико (в монашеском одеянии), а также Григорий Великий с лицом Юлия II (на мраморном троне у алтаря, за компанию со святым Иеронимом, Амвросием и Блаженным Августином). Данте фигурирует и второй раз – над окном, выходящим к Бельведеру: там изображается царство поэзии с Парнасом, Аполлоном, музами, Гомером и Вергилием. Наконец, в сцене передачи декреталий Григорию IX (противоположная стена) заняты кардиналы Джованни Медичи (будущий Лев X) и Алессандро Фарнезе (будущий Павел III).
В Зале Гелиодора (Stanza di Eliodoro), где явившиеся к папе Юлию должны были ждать приема, на сводах сохранились остатки росписи Луки Синьорелли, но главное – это 'Освобождение святого Петра из темницы' с невероятно искусной игрой света (над окном) и 'Встреча Льва I с Аттилой'. История о том, как папе Льву явились апостолы Петр и Павел, при помощи которых римляне благополучно побороли гуннов, дописывалась уже при Льве X, так что бывший кардинал Медичи фигурирует на фреске дважды: один раз в кардинальской шапке, как изначально и было запланировано, и другой раз – в папской тиаре, на месте скончавшегося по ходу работ Юлия II. Его Рафаэль успел изобразить в 'Мессе в Больсене' – в коленопреклоненном виде, вместе с кардиналом Рафаэле Риарио, первым владельцем палаццо Канчеллерия.
В третьей станце, имени пожара в Борго (Stanza dell Incendio di Borgo), бывшей столовой, позже превращенной в концертный зал, Рафаэль расписал стену историей о том, как папа Лев IV силой одной молитвы погасил страшнейший пожар, грозивший уничтожить весь квартал вокруг собора Святого Петра (сюжет, разумеется, был подсказан тезкой героя под десятым номером). Остальные фрески – это 'Коронация Карла Великого', предшествовавшая ей 'Присяга Льва Великого', когда папа объявил, что людскому суду он неподвластен, и 'Битва при Остии', где все тот же Лев IV одержал победу над сарацинами (намек на крестовый поход против неверных, организованный папой Медичи). Потолок надо всем этим – кисти Перуджино.
Ну а дальше, зa сияющей сине-золотой капеллой Урбана VIII, наступает кульминация: там расположена Сикстинская капелла (Cappella Sistina), где с 1484 года собираются на конклав кардиналы, чтобы избрать нового папу. Делать это место главным центром притяжения во всем дворце никто изначально не собирался: Микеланджело пригласили расписывать потолок всего лишь потому, что Браманте с Рафаэлем порекомендовали его папе, понадеявшись, что в живописи флорентиец наконец провалится, и они смогут снова стать главными гениями при дворе. Надежда не оправдалась: художник провел четыре года, лежа с кистью на спине под потолком капеллы, а когда (в 1512-м) он оттуда слез, оказалось, что ничего мощнее этих ветхозаветных сцен в ренессансном Риме еще не видывали (плафон изображает: 'Отделение света от тьмы', 'Сотворение Солнца, Луны и растений', 'Отделение суши от воды и сотворение рыб', 'Сотворение рыб и птиц', 'Сотворение Адама', 'Сотворение Евы', 'Грехопадение и изгнание', 'Жертвоприношения Ноя', 'Потоп' и 'Опьянение Ноя'). Так, по крайней мере, счел папа Юлий II, при том что под Микеланджеловыми сводами трактовкой библейских сюжетов занимались первейшие художники: Перуджино, Боттичелли, Гирландайо, Лука Синьорелли. (Слева от алтарной стены: 'Путешествие Моисея в Египет' – совместное творение Перуджино и Пинтуриккьо, 'Испытание Моисея' Боттичелли, 'Переход через Красное море' Козимо Росселли, его же 'Моисей на горе Синай', 'Смерть Моисея' Луки Синьорелли, 'Наказание бунтующих' Боттичелли; справа от алтарной стены: 'Крещение Христа' Пинтуриккьо, 'Искушение Христа' Боттичелли, 'Призвание апостолов' Гирландайо, 'Нагорная проповедь' Козимо Росселли, 'Передача ключей' Перуджино, 'Тайная вечеря' Козимо Росселли и Антонио Туччи; против алтарной стены – 'Вознесение Христа' Хендрика ван ден Брука, 'Спор о теле Моисея' Луки Синьорелли.) 22 года спустя Климент VII уломал художника снова взяться за Сикстинскую капеллу. Микеланджело пытался сопротивляться: куда больше его занимал надгробный памятник Юлию II, для которого он начал делать Моисея, но Климент был упрям, и в конце концов (в 1541 году) на задней стене капеллы, где пришлось заделать два окна, замазать некоторое количество фресок (в том числе Перуджино и самого Микеланджело) и сделать поверхность слегка наклонной, чтобы пыль не оседала, появился грандиозный 'Страшный суд' (с автопортретом художника под видом святого Варфоломея, держащего в руках свою свежесодранную кожу). Несколько сотен обнаженных фигур, рассыпанных по стене капеллы, имели такой феерический успех, что ради них люди стали специально приезжать в Рим. Правда, Пий IV, невероятный ханжа, повелел ученику Микеланджело Даниеле да Вольтерра пририсовать всем персонажам по набедренной повязке.
Из Сикстинской капеллы можно отправляться сразу в Пинакотеку – смотреть на Рафаэля, но если силы еще останутся, зайдите в Апартаменты Борджа (Appartamento Bоrgia): первые несколько залов с фресками удивительного изящества и нежности расписывал Пинтуриккьо (святая Екатерина Александрийская с белокурыми распущенными волосами – это дочь папы Александра Лукреция, чьего мужа как раз в этих покоях прикончил ее родной брат Чезаре – тот турок в тюрбане, что стоит рядом со святой слева). Дальше начинаются бесконечные залы современного искусства – их хочется проскочить побыстрее, однако задержаться стоит: между унылыми квазикубистскими распятиями скрываются холсты Брака, Пауля Клее, Модильяни и Кандинского.
Ватиканская Пинакотека, по-хорошему, стоила бы отдельного визита, если бы местный режим допускал такие вольности. Потому что при нынешнем положении вещей попасть туда можно только в самом конце, когда от Мадонн, античных атлетов и раннехристианских мучеников уже в глазах темно. Поэтому Беато Анджелико с Филиппо Липпи из зала III эмоций не вызывают вообще, чудесные 'Музицирующие ангелы' Мелоццо да Форли (зал IV) напоминают разве что собственное изображение в учебнике, а Перуджинова восседающая на троне 'Мадонна с младенцем и святыми' сливается с сотнями
