— Двоих. Родители не успели выползти из кровати, когда он вломился. Если б не Калиндар, все б задохнулись в дыму. Со слов водителя автобуса, Джозеф снес дверь и ворвался в дом. Орал при этом: «Где ты? Где ты?» Потом то ли девчонки выбежали к нему, то ли он отыскал их. В общем, обеих под мышки и — бегом из дома.
— А родители оставались в постели?
— Стояли перед дверью, гадали, что делать. В шоке и страхе, и все такое, но я не думаю, что водитель автобуса — кандидат в члены Менсы[20]. Калиндар снова влетел в дом, наткнулся на него и вытолкал вместе с женой наружу.
— Выходит, всех спас.
— Выходит, так. Калиндар просто рвался в бой.
— Может, он думал, в доме оставался кто-то еще.
— Водитель автобуса рассказал корреспонденту, что Калиндар пытался прорваться в дом, даже когда полиция и пожарные выставили заслоны. Все это вновь всплыло, когда его арестовали, вот почему я так хорошо запомнил.
— По пути к озеру Тим свернул налево на симпатичную улицу Эн Ди Блюмен. Больше не притворяясь, что ищет Марка, Филип скользнул взглядом по стайке ребят и девушек, направлявшихся на восток с теннисными ракетками и спортивными сумками «Адидас» и «Пума». Их беззаботная, самоуверенная красота наводила на мысль о состоятельных родителях, частных школах и осознании собственных пожизненных привилегий.
— Как жаль, что не могу себе позволить жить тут, — вздохнул Филип. — Вместо этого безмозглого Джимбо Монэгена Марк мог бы дружить с такими вот ребятами. Взгляни на них: они абсолютно спокойны и безмятежны. Они собираются пройти по жизни со счастливым смехом и теннисными ракетками в руках. А знаешь почему? Потому что отсюда до Пигтауна далеко.
Том Пасмор вырос здесь неподалеку, буквально за углом, и его детство, как было известно Тиму, не было ни безмятежным, ни спокойным Тим повернул на Истен-Шор-драйв, и Филип чуть не свернул себе шею, разглядывая шикарные особняки. В одном из них человек убил любовника своей жены, в другом некий миллионер, предрасположенный к черным костюмам и кубинским сигарам, изнасиловал свою двухлетнюю дочь, в третьем двое сменившихся с дежурства полицейских, в качестве наемных убийц, лишили жизни выдающегося и доброго человека.
— Джимбо плохо влиял на Марка, — продолжил Филип.
— Да брось.
— Поверь, я знаю детей, и эти двое были не пара друг другу. Честно скажу, они были похожи на неудачников. И, к моему сожалению, слишком многое их объединяло. Об этом можно судить по музыке, которую они любили. Нормальных людей они слушать не желали и витали где-то в облаках... Как же меня это бесило.
В ту ночь, когда Марк впервые забрался в пустой дом, пропавшая девочка — та, которую она отказалась спасти, — вновь пришла к Нэнси Андерхилл Сын вечером ушел гулять, а Филип скрылся в своей «берлоге» до десяти вечера. Потом выберется оттуда, объявит, что отправляется спать, и взглянет на нее так, будто любое отклонение от установленного им распорядка является указанием на то, что в ее голове происходят мыслительные процессы сомнительного характера. Ровно в десять тридцать он сядет на кровати, выпрямив спину, будто кол проглотил, и будет прислушиваться, откроет ли Марк входную дверь или войдет в дом с заднего двора через кухню. Если же Филип не дождется возвращения Марка до истечения «комендантского часа», он проинструктирует ее, чтобы «выработать» соответствующее наказание для «твоего сына», затем уляжется, перевернется на бок и с чувством выполненного долга Главного Администратора-Распорядителя Сьюпериор-стрит забудется безмятежным сном.
С чашкой остывшего кофе Нэнси сидела на диване, поджав под себя ноги, застывшим взглядом смотрела — но не видела — повтор телесериала «Все любят Рэймонда».
«Все любят Рэймонда» было маскировкой. Филип терпеть не может этот сериал и вряд ли заинтересуется душевным состоянием жены, если вдруг застанет ее перед телевизором.
Вместо эпизода, в котором актер по имени Рэй Романо изображал спор со своим отцом, Нэнси видела нечто совершенно иное: сцену, самопроизвольно повторявшуюся на экране ее обращенного в себя взора Действие происходило не в вымышленной гостиной на Лонг-Айленде, а на кухне типового дома, сделанного на скорую руку бригадой сомнительного подрядчика по имени Джеймс Кэрроллтон на второй год трехлетнего периода их уклонения от уплаты налогов. Вместо Рэя Бэрона, спортивного обозревателя и отца троих детей, на экране была Нэнси Андерхилл, провинциальная домохозяйка, все еще бездетная спустя два года после замужества Перед Нэнси сидела Мира Калиндар, жена ее чудовищного кузена Джозефа, который еще подростком похищал соседских кошек и собак, тащил их на стройки или пустыри, там обливал бензином и сжигал. Джозеф называл это «делать факелы».
В жалкой кухоньке их дома в пригороде, за столом напротив сидела Мира и молила о помощи. У Миры не было друзей, и поговорить она могла только с Нэнси. Если она обратится в полицию, Джозеф убьет ее. Она молила не за себя — за дочь, которая с самого рождения была индивидуальным проектом Джозефа Калиндара и его игрушкой. На тот день Лили Калиндар исполнилось шесть лет, и о ней ничего не знали ни государственный совет, ни школьный. До прихода Миры девочка оставалась тайной и для Нэнси. Джозеф выводил дочку из дома только по ночам, чтобы ее не видели соседи. Как-то раз Лили исхитрилась выйти днем — хотела бежать! Она спряталась в переулке, и ее отец чуть с ума не сошел от беспокойства и ярости. Когда Джозеф почуял запах гари и увидел, что дым валит из соседнего дома, где жила семья чернокожих (Лили часто видела в окно, как две соседские девочки играют у себя во дворе), он решил, что его дочь спряталась у них. Он вернулся, кашляющий и пропахший дымом, с красными глазами, и Лили выползла из своего укрытия, рыдая и умоляя о пощаде.
Однако, рассказывала Мира, отец избил ее, как никогда прежде. Отец любил ее безумно, души в ней не чаял, и непослушание дорого обошлось девочке. После этого Джозеф построил специальную комнату, чтобы держать в ней обожаемую дочку, и специальную стену, чтобы укрыть от посторонних глаз пристройку. Но это были только две из множества модификаций, которые Джозеф произвел в доме.
Худшим было... Она не хотела говорить этого.
Сцена повторялась и повторялась в памяти Нэнси, и она продолжала смотреть невидящим взглядом на экран телевизора. Мира рыдает, она сама дрожит и опускает голову, размышляя: «Филип прав, она просто неуравновешенная. Все неправда, она сочиняет». Нэнси понимала, что сделала тогда: она отступила, отреклась. Она сказала себе: «Ведь у Миры был выкидыш, мы все хорошо знали это. Нет никакой дочери, и слава богу. Просто они оба выжили из ума». Ужас перед чудовищным братом вынудил Нэнси предать племянницу. Восемь лет спустя газеты поведали миру, на что был способен ее брат, но самой себе она лгать не могла: она уже все знала.
Марк удивил ее, придя домой рано. Бросив на мать взгляд, к которому в последнее время она привыкла, Марк пробурчал, что он устал, и скрылся в своей комнате. Ровно в десять часов, будто по сигналу одного из звонков школы Куинси, на пороге комнаты появился Филип и объявил, что пора спать. Она же продолжала в одиночестве сидеть в гостиной до окончания следующей телепрограммы. Затем Нэнси выключила телевизор и в резко наступившей тишине поняла, что ее худшие опасения сбылись. Мир больше не катится по привычному безопасному пути. Здание дало трещину, и следствием этого будут ужасные события. Вот что она поняла — трещину дало здание ее повседневной жизни, и через эту трещину вот-вот полезут монстры. И виной всему ее давнее преступление.
И еще она поняла: сын не послушался ее. Так или иначе, но Марк пробудил к жизни Калиндаров. Теперь всем им придется столкнуться с последствиями, которые будут невыносимыми и, хуже того, непредсказуемыми. Гигантский гнусный червь выпущен на свободу и, жадно отхватывая куски, начал пожирать действительность. И вот сейчас органы чувств червя обнаружили Нэнси, и огромное влажно- блестящее тело подтянулось еще ближе — настолько близко, что она чувствует, как под червем раздается
