оказалось вполне достаточно, чтобы прервать жизненный путь беглеца.
– Ну, что там? – крикнул сержант.
– А что ты хотел в такой ситуации?! – слышались голоса. – Есть жертвы.
Солдаты вытаскивали детей через разбитые стекла. Многие пострадали. Большинство плакали, кто-то стонал, кто-то лежал на руках без сознания. Окровавленные лица рассказали бы больше, чем любые цифры и теоретические раскладки в отчетах по конфликту в Косово.
Миротворцы пострадали не меньше. Среди солдат четверо были ранены и трое убиты. Особенно не повезло солдату, погибшему последним: взрывом миномета ему оторвало ноги. Когда его принесли на перевязку, он еще дышал. Однако потеря крови была слишком большой – солдат умер на руках у товарищей.
Горы вновь дышали тишиной и прохладой. И если бы не подбитые машины, трудно было поверить в то, что еще несколько минут назад здесь все сотрясалось в грохоте взрывов. Неизвестный противник исчез бесследно. Бандитам ночные горы были, похоже, прекрасно известны. Здесь нечему было удивляться – скорее всего, большинство из них был местными и знали эти места как свои пять пальцев.
– Что на связи? – обратился сержант к связисту.
– Помощь будет через полчаса, сэр! – ответил связист. Его тоже зацепило: левая рука белела свежей повязкой.
Глава 2
Спустя несколько часов место трагедии переменилось кардинально – сигналы о бедствии достигли своих адресов. Вой карет «Скорой помощи», подъезжавших одна за другой, противно звенел в ушах. Из машин с красными крестами выпрыгивали врачи, санитары и отправлялись к детям. Работы здесь хватало. Хотя все обошлось не так плохо, если, конечно, можно было так сказать.
«Скорые» принимали в свои салоны пострадавших ребятишек. Все получили свое. Кто-то отделался царапинами и ушибами, а примерно треть детей пострадала от пуль. Были убитые и раненые. Детские тела, накрытые простынями, поспешно увозили по горной дороге. Живых и легко пострадавших усаживали в автобусы и также отправляли побыстрей отсюда. Ошеломленные дети, окровавленные, в изорванных одеждах, садились в автобусы, стараясь быстрее покинуть это страшное место. На их перепачканных лицах были самые разные выражения: от дикого ужаса до тупой безразличности, вызванной глубоким шоком.
– Да, – комментировал пожилой врач, наблюдая невеселую картину, – сколько работаю, насмотрелся всякого. И из-под горящих обломков людей принимал, и разорванных на части сшивать приходилось, но вот к детским трагедиям привыкнуть никак не могу.
Его коллега вздохнул.
– Я тоже все понимаю: война там, выяснение отношений взрослых людей, но при чем здесь дети? – Он со злостью плюнул и замахал руками.
– Эй, куда же вы носилки-то заносите! – возмутился он. – В следующую машину, в следующую!
– Мама! – зарыдала девочка на носилках.
Ей уже успели кое-как вытереть лицо, залитое кровью, но еще недавно белоснежное платье было покрыто багровыми пятнами. Причем кровь была не своя, а соседа справа. Мальчик, сидящий рядом в момент обстрела, вдруг уткнулся ей в плечо, заливая ее кровью. Выйдя из первого шока, она с ужасом увидела перед собой открытое чрево машины.
– Нет, я не хочу больше в автобус, мне страшно!
Несчастного ребенка занесли в машину, стараясь как-то успокоить, но сделать это без укола оказалось невозможно. Лишь после инъекции она смолкла.
Свет прожекторов заливал место происшествия. Кого здесь только не было: врачи, военные, журналисты…
Последние подкатили сразу на трех машинах. Это надо было видеть: работники прессы, словно выполняя нормативы, опрометью посыпались из редакционных авто и как ужаленные принялись бегать, высматривая лучшие места. Специфика работы требовала скорости и оперативности, работа шла на опережение.
Место трагедии оцепили растяжками пояса безопасности. Несколько представителей командования военных вполголоса обменивались какими-то замечаниями, указывая на остатки того, что еще совсем недавно было машинами.
– Когда вы прибыли?
– Совсем недавно. Сообщение было нами получено еще два часа назад, но вы же сами знаете, пока сюда доберешься…
– Да, это не улочки Женевы.
Картину деловитости и серьезности нарушило появление местных албанцев. Крики, издаваемые ими, быстро переросли в вопли. Женщины голосили, плакали, бросались на оцепление, заливаясь слезами. В воздухе слышались проклятия. Мужчины с темными от гнева лицами разражались гортанными выкриками. По методу исключения местное население было уверено, что детей убивали сербы.
– Ублюдки! Мы вам еще отомстим!
– Будьте вы прокляты!
– Вы посмотрите, они пришли, уже будучи уверенными, что все это совершили сербы, – усмехнулся один из военных. – Вам не кажется это странным?
– Да, действительно, забавно выглядит, – согласился собеседник.
– Проклятые сербы! Убийцы! – разлетались вокруг звуки десятков голосов.
– У них же здесь страна мести. Если что – вырежут всю семью.
– Да, вот ведь нравы…
Мужчина в погонах закурил сигарету. Он уже навидался всякого на своем веку. За год службы в этом беспокойном крае пришлось насмотреться на такое… Он присутствовал при эксгумации трупов расстрелянных и захороненных в горах. Он наблюдал последствия обстрела албанских деревень. Он разглядывал древние иконы с выколотыми глазами в разрушенных албанскими боевиками-учкистами сербских храмах. Но это был новый, не встреченный ими доселе эпизод кровавой междоусобной бойни в таком красивом крае. Там, где, казалось бы, могли спокойно уживаться и сербы, и албанцы, и православные, и мусульмане. Там, где сама природа настраивала на мирный лад. Но вместо этого он уже привык видеть кровь, разрушения и трупы. Часто обезображенные до неузнаваемости…
Тем временем журналисты развернули свою деятельность. Представители двух каналов, вольно или невольно соперничая между собой, торопились слепить сюжет. От мелькания представителей прессы рябило в глазах. Спешно были установлены камеры, и перед ними, словно два брата-близнеца, стали репортеры. Разница была разве что в комплекции. Если один из них был человеком упитанным, то второй – худощавым. Впрочем, ни тому, ни другому это не помешало с пулеметной быстротой выговаривать отрывистые фразы. Все дело было в том, что та самая картинка – пострадавший автобус – лучше всего была видна из одного и того же места, поэтому соперничающие организации волей-неволей вынуждены были находиться рядом. Злобно поглядывая друг на друга, они вели свои героические репортажи.
– Буквально несколько часов назад на перевале произошла эта ужасающая трагедия… – говорил представитель канала, опередивший соседа совсем ненамного.
– Невероятное злодеяние случилось здесь совсем недавно. Автобус с детьми-албанцами был хладнокровно расстрелян неизвестными… – говорил второй.
– …местное население ясно дает понять, чьих рук это дело. – уверенно вел свою линию толстый. – Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы понять, чьих рук это дело.
– …чтобы не быть голословным, обратимся лучше всего к представителям местного населения. Что вы скажете об этой трагедии? – обратился с вопросом его коллега к стоящим за ограждением албанцам.
– Шакалы! Проклятые сербы! Они надеются уничтожить наших детей, они хотят, чтобы здесь, на албанской земле, не было нас! – выкрикнул албанец, стоявший ближе всего к микрофону.
– Это им не удастся! Мы не свиньи, которых можно гнать на убой!
– Оцепление! Держите оцепление! – встревоженно воскликнул один из представителей военных. – Они же сейчас прорвут его.
Солдаты с трудом сдерживали разъяренную толпу, готовую сокрушить все на своем пути.
На следующее утро на базе дислокации подразделения «голубых касок» было
