экономических конфигураций.
А во-вторых, это
Заметим, что обе лидирующие тенденции являются комплементарными: революция в биологии невозможна без прогрессивных информационных методик, позволяющих во всей полноте моделировать сверхсложные биологические процессы, а дальнейшее продвижение в области информатики, в свою очередь, оказывается затруднительным без соответствующего преобразования человека. Вид homo sapiens вынужден приспосабливаться к требованиям новой «информационной среды», которая требует от него принципиально иных биологических характеристик. В противном случае инфосфера, стремительно складывающаяся в последние десятилетия, приобретет автономность, на которую она в какой-то мере претендует уже сейчас, и образует недоступные для человеческого сознания области существования.
То есть, оба тренда представляют собой, по сути, единый процесс, от развертывания которого в текущей реальности зависит будущее.
Его можно назвать когнитивным трендом.
Мы вступаем в период цивилизационного хаоса.
Это проявляется на всех уровнях индустриальной реальности. Метафизический хаос обнаруживает себя как появление в современности множества экзотических течений и сект — от религиозного «Белого братства» до движения антиглобалистов. Данная ситуация соответствует множественности религиозных течений, расплавлявших католицизм в позднем Средневековье. Социальный и экономический хаос представлен, согласно определению аналитиков, «областями демодернизации»16 — целыми регионами, где современность редуцируется до архаических, родоплеменных форм хозяйствования: Афганистан, Чечня, Ирак, Нигерия, Сомали. Это тоже вполне соответствует цивилизационной редукции, которую когда-то переживала Европа — и после крушения Римской империи, и во времена Реформации. Этнический хаос можно диагностировать по громадным антропотокам, перемещающим сейчас миллионы людей с континента на континент. Аналогии здесь — миграция первобытных племен в период неолитической революции, «великое переселение народов» при переходе от античности к Средневековью, экспансия в Новый свет при трансформации средневековой фазы в индустриальную.
Нынешний фазовый переход, как в зеркале, отражает фазовые переходы прошлого.
Более того, в связи с формированием техносферы, он отягощен еще и таким явлением как технологический хаос, который проявляет себя в нарастании динамики техногенных катастроф: увеличении их частоты, масштабности, количества жертв. Технохаос, спонтанная деструкция техносферы, становится сейчас одной из главных опасностей.
Собственно, ничего нового мы не утверждаем. Представления о том, что мир (космос, целостность, упорядоченная реальность) возникает из хаоса, существовали еще в глубокой древности. Они закреплены в мифах многих народов. Уже древнекитайская космогония рассматривает вселенское бытие как чередование двух антагонистических состояний, Инь и Ян, последовательно сменяющих друг друга. Примерно о таком же чередовании говорит и древнегреческая философия (Гераклит, Платон, Эмпедокл). Причем, в каждом цикле происходит обязательное пересотворение мира: переход через хаос от одной целостности к другой. Применительно же к европейской истории идею цикличности как чередования хаоса и порядка высказывал еще Джамбаттиста Вико на рубеже XVII–XVIII веков, разделивший генезис наций (цивилизации) на три грандиозных эпохи: эпоха богов, эпоха героев, эпоха обычных людей. Причем каждый цикл завершался всеобщим кризисом и распадом.
Что же касается современных представлений о развитии сложных систем, то здесь хаос рассматривается как обязательная составляющая системного онтогенеза.
Это, впрочем, понятно.
Чтобы «жить», система должна время от времени «умирать».
Другое дело, когда эти отвлеченные рассуждения о «периодах трансформации», о «системных кризисах», о «прохождении через хаос» неожиданно проецируются на современность. Тогда вдруг оказывается, что выщербленные песками древнеегипетские пирамиды, развалины Акрополя и Парфенона, разглядываемые туристами, средневековые замки, сквозь камни которых прорастает трава, имеют к нам самое непосредственное отношение.
Это то настоящее, которое не задумывалось о будущем и потому навсегда превратилось в окаменевшее прошлое.
Зеркала истории, где в амальгаме тысячелетий отражены туманные знаки грядущего.
Правда, их еще надо прочесть.
Глобальные цивилизационные кризисы, переходящие в катастрофы, сотрясали бытие человечества, в течение всего его долгого восхождения по ступеням прогресса.
Уже крушение Римской империи воспринималось современниками как конец света. Точно также воспринималось ими крушение Византии, распад Католического единства или внезапное, будто по волшебству, исчезновение с карты мира СССР.
Личное сознание, впрочем, как и сознание коллективное, всегда рассматривает завершение определенного исторического периода в качестве конца света.
Обычно в таких случаях провозглашаются «смерть бога» и «конец истории».
Сгущается тьма. Горизонт затягивается тучами надвигающегося урагана.
Сколько времени остается нам на часах бытия? Без четверти, без десяти минут, без пяти? Может быть, без одной секунды?
Кажется, что спасения нет.
Однако бог умирает далеко не для всех, и история заканчивается лишь для того, впрочем, весьма значительного большинства современников, которые, будучи поглощены настоящим, беспомощно, точно в трясину, погружаются в прошлое.
Так, видимо, будет и в этот раз.
Индустриальный мир распадается. Он исчезает, и никакими силами невозможно продлить его дальнейшее существование.
Для нас, живущих сейчас, это, наверное, означает конец света.
Но для истории это значит, что наступает будущее.
2. О ТОМ, ЧЕГО НЕТ
В девятнадцатом веке
мало кто ожидал,
что наступит двадцатый.
