страстью коллекционирует автографы». (Вержбицкий Н Встречи с Есениным. Воспоминания. Тбилиси, 1961, с. 75–76).
Несколько по-иному излагает историю со статьей «В. Я. Брюсов» другой сотрудник газеты «Заря Востока» — Н. П. Стор (см. об этом в т. 4 наст. изд., с. 422–423). В письме к С. А. Толстой-Есениной из Тифлиса от 2 июня 1927 г. Н. П. Стор сообщал: «Я на днях случайно нашел в своем столе неопубликованную статью С. А., посвященную В. Я. Брюсову. Статья, по-видимому, написана в дни смерти В. Я.» (Письма, 449).
Автограф статьи до 1984 г. хранился у Н. П. Стора. Местонахождение подлинника в настоящее время неизвестно.
С. 227.
С. 228.
(Брюсов В. Я. Собрание сочинений. В 7 т. Т. 1, М., 1973, с. 433)
В статье упомянуты поэты: Семен Яковлевич Надсон (1862–1887), Василий Федорович Наседкин (1894/1895-1938), Иван Приблудный (Яков Петрович Овчаренко; 1905–1937); Родион Михайлович Акульшин (1896–1988).
Кончине поэта посвящено также стихотворение Есенина «Памяти Брюсова» (см. текст и коммент. к нему в т. 4 наст. изд., сс. 194, 421–423).
Печатается по беловому недатированному автографу (ИРЛИ).
Текст написан фиолетовыми чернилами на 6 бланках с типографским штампом: «Центральный Комитет Азербайджанской Коммунистической Партии (больш.)». Подпись: «
Бланки, скорее всего, были получены Есениным от П. И. Чагина, секретаря ЦК КП Азербайджана, ответственного редактора газеты «Бакинский рабочий» во время пребывания поэта в Баку весной 1925 г. — с 30 марта по 25 мая.
Непосредственным поводом к написанию памфлета явилась статья З. Н. Гиппиус «Общеизвестное» в газете «Последние новости», Париж, 1925, 8 апреля, № 1520. В связи с этим, а также с учетом срока пребывания Есенина в Баку памфлет датируется кануном апреля — маем (не позже 25 мая) 1925 г.
З. Н. Гиппиус занимала заметное место в русской литературе конца прошлого и первой половины нынешнего века. «Зинаида Гиппиус, — писала Мариэтта Шагинян, — была одной из самых умных и талантливых женщин, каких я знала в моей долгой жизни. Но ей не хватало широты понимания исторической действительности, не хватало простой человеческой любви к народу» (Шагинян М. Человек и время. История человеческого становления. М., 1980, с. 347).
«Я считаю З. Н. ‹Гиппиус› очень замечательным человеком, но и очень мучительным, — писал Н. Бердяев. — Меня всегда поражала ее змеиная холодность. В ней отсутствовала человеческая теплота. Явно была перемешанность женской природы с мужской, и трудно было определить, что сильнее» (Бердяев Н. Самопознание (Опыт философской автобиографии). М., 1990, с. 131).
С первых же дней после Октября З. Н. Гиппиус и Д. С. Мережковский стали ярыми противниками нового строя, с озлоблением восприняли переход многих писателей на сторону революционной России. 11 января 1918 г. З. Н. Гиппиус записала в свои «Черные тетради» («Петербургский Дневник») «„за упокой“ интеллигентов-перебежчиков» — всего 22 фамилии. Среди них: «Александр Блок — поэт, „потерянное дитя“, внеобщественник, скорее примыкал, сочувствием, к правым (во время царя), убежденный антисемит. Теперь с большевиками через лево-эсеров»; «Рюрик Ивнев — ничтожный, неврастенический поэтик»; «Серафимович… Пим. Карпов — всякая беллетристическая и другая мелкота из неважных»; «Ник. Клюев, Сергей Есенин — два поэта ‹из народа›, 1-й старше, друг Блока, какой-то сектант, 2-й молодой парень, глупый, оба не без дарования» (Звенья. Исторический альманах. Вып. 2. М. — СПб., 1992, с. 58–59).
В статье «Люди и нелюди» (газ. «Новые ведомости», веч. вып., Пг., 28 (15) марта 1918 г.) З. Н. Гиппиус (Антон Крайний) к «безответственным писателям— „нелюдям“» — отнесла А. Блока, С. Есенина, В. Розанова за то, что каждый из них «примкнул к власти сегодняшнего дня».
В начале 1920 г. вместе с другом семьи Д. В. Философовым З. Н. Гиппиус и Д. С. Мережковский эмигрировали за границу. Непримиримыми врагами Советской страны Мережковские оставались до конца их жизни.
И. В. Грузинов вспоминал: в 1922 году «перед отъездом за границу Есенин спрашивает А. М. Сахарова:
— Что мне делать, если Мережковский или Зинаида Гиппиус встретятся со мной? Что мне делать, если Мережковский подаст мне руку?
— А ты руки ему не подавай! — отвечает Сахаров.
— Я не подам руки Мережковскому, — соглашается Есенин. — Я не только не подам ему руки, но я могу сделать и более решительный жест… Мы остались здесь. В трудные для родины минуты мы остались здесь. А он со стороны, он издали смеет поучать нас!» (Восп., 1, 371–372).