Очередная пакость Хлыста?
Еще минуту назад Валдис пришел к выводу, что его оставили в живых лишь потому, что Хан теперь сам уничтожит проколовшегося любимца и сделает это куда более изощренно. С появлением в поле зрения фургона в душу закралось подозрение, что это предположение не совсем верно.
Он медленно приблизился к машине. Тщательный наружный осмотр не выявил ничего подозрительного. Но ведь не просто так ее оставили!
«Только бы не какой-нибудь дьявольский сюрприз», — подумал Валдис и, зажмурив глаза, потянул на себя ручку дверцы фургона.
Его жутко передернуло, когда что-то не очень тяжелое, вполне ассоциирующееся на слух с небольшой бомбой, шмякнулось на пол.
Но взрыв почему-то задерживался.
Валдис приоткрыл правый глаз и увидел перед собой нечто мохнатое, похожее на фантастическую тварь из фильма ужасов.
Это же голова!
— Чабан!
— Ммм… — спросонья парень явно не соображал, что с ним происходит, где он находится и, самое главное, почему так удобно упиравшаяся в дверцу голова шлепнулась вдруг на пол.
Приободренный столь счастливым открытием, Валдис чуть ли не с отеческой нежностью приподнял голову-бомбу своего подчиненного и повернул лицом к себе.
— Ты что здесь делаешь?
— Живем мы здесь, — из глубины фургона понесся раскатистый перемат проснувшегося Казбека.
Валдис распахнул вторую дверцу и хмуро оглядел неприглядную обстановку «общежития» целиком. В фургоне ютилась неполная дюжина связанных по ручкам и ножкам его и Антона людей; валялись как попало, порой даже друг на друге.
Вкупе с синяками и кровоточащими ранами они производили весьма жалкое впечатление.
После того, как все были развязаны, выяснилось одно мрачное обстоятельство — парням пришлось провести несколько часов в компании с двумя трупами. Думали, с тремя, но искалеченный Фан все же ожил, когда его тронули.
— Хан нас повесит, — обреченно бубнил совершенно подавленный Антон.
— Он придумает нечто более забавное, — зло щурясь, заверил Валдис. — А вешать будем мы!
— Кого это?
— А того ряженого…
— Как? — вполне справедливо озадачился Антон.
Валдис энергично потер ладони, вместо ответа подозвал Коготка.
— Ты ведь узнал, где живет хоть одни из тех трех козлов?
— Каких?
— Тех самых! — рявкнул «бригадир» нервно замахиваясь.
— А-а… — не совсем уверенно начал припоминать Кого-ток и на всякий случай втянул затылок под воротник куртки. — Да… Тот, что самый «мосластый», живет в Коплях… Я даже знаю, где его дача…
— Дача, говоришь… — прищурился Валдис, соображая. — Почему бы беглецу не прятаться там некоторое время? Всех в фургон!
— А с мертвецами че?
— Пусть там пока и остаются. Потом разберемся… — «Неужели этот кретин и не догадывается, как мы к ним близки?»
Минуту спустя «Авиа» неслась по гладкому шоссе, обходя одну машину за другой. Парией кидало по фургону до тошноты, но они стойко переносили выпавшие на их долю очередные испытания. Появилась вера в близость расплаты, которая в случае успеха позволяла надеяться на снисхождение Хана.
Терзаемый своими сокровенными думами, Валдис остановил машину у первого же телефона- автомата.
Ты чего? — вопросил Антон, да в воздух.
Валдис перезвонил два раза, но к телефону никто не подходил. Что, впрочем, и ожидалось…
— Сука! — ругнулся он, срывая «Авиа» с места.
О ком он так, Антон спрашивать уже не стал.
Сквозь пелену сна Стасис уловил поблизости какое-то движение, поежился под тоненьким одеяльцем, нехотя приоткрыл глаз и увидел, что двигается Нина, — накрывает на стол.
Пару секунд он решал: спать дальше или подавать признаки пробуждения и благосклонно принять приглашение к столу? Тихое урчание желудка почти сразу поставило точку в его размышлениях.
Неторопливо отходя ото сна, он прошелся глазами по ладной фигурке Нины.
«А она на Ингу здорово смахивает. Даже цвет волос…»
Стасис вдруг осознал, что впервые за несколько бурных дней вспомнил ту, из-за которой и начались все его неприятности. Где она сейчас? Сердце кольнуло тоской и обидой. Вновь потерять девчонку и оказаться в полнейшем дерьме — тут необходимо особое везение. Впрочем, возможно, это и к лучшему, что Инга исчезла из его жизни.
Как и всякая настоящая женщина, Нина почувствовала упершееся в ее круглый задок нечто любопытствующее. Обернувшись, она с насмешкой убедилась в верности своей догадки — это были сонные глаза Стасиса.
— Проснулся-таки. Вставай попроворнее: скоро кофе будет готов.
Она докомплектовала последний бутерброд и убежала на кухню.
Стасис протяжно, трагично и прерывисто вздохнул, неторопливо приподнялся на локте, медленно опустил ножки на пол и в том же аристократическом темпе принял сидячее положение. Тело ныло так надрывно, словно весь предыдущий день его топтали ногами в кирзовых сапогах. В желудке дотлевал ядерный реактор, выбрасывая в пересохшее горло ядовитые испарения.
Похрустывающие застарелой коркой носки источали специфический запах, именуемый в некоторых неаристократических кругах просто вонью.
«До чего же я несчастный-то!» — горько посокрушался Стасис, поскребывая густую щетину на щеке.
Ему так стало жалко себя, что переполняющие душу эмоции повыперли целиком на мятую физиономию.
Вернувшаяся с кухни Нина, глянув на парня, едва не обронила чашки с дрогнувшего в руках подноса.
— Ты чего это? — вопросила она жалостливо. — Игореша говорил: у тебя неприятности.
Стасис собрал всю волю и физиономию в единый могучий пучок, скинул с себя одеяльце.
— Минутная слабость, — он вскочил с дивана и пояснил. — О Гоше переживаю — как он там без меня?
— Братик твой?
Стасис не стал вдаваться в никчемные детали.
— Где я могу умыться, побриться и… как бы это… вернуть природе хотя бы малую часть того, что употребил в последнее время на поддержание огня жизни в измученном поил одами теле. Хорошо сказал — правда?
Нина задумчиво поморщила носик, подбоченилась сурово.
— Ты бы вчера ночью с таким пафосом беседовал!
Стасис па секунду замер, окрашивая щеки и мочки ушей, после чего решил искать необходимые помещения самостоятельно. Но перед исчезновением поведал:
— Не помню — был пьян, не соображал — не виновен; и вообще мнительная ты какая-то…
Вернулся минут через пятнадцать; в одних джинсах, вытирая на ходу махровым полотенцем густую, потемневшую от воды шевелюру. Негромкое, но весьма выразительное урчание выдавало испытываемое им наслаждение. Нина в это время уже приподымалась со стула, готовая упорхнуть по своим делам лишь упрямо не проглатывающийся «бутик» удерживал ее. При взгляде на Стасиса жевательные движения
