они не подождали с убийством и не выследили человека, который придет на встречу с Махарадзе? Они, конечно, не предполагали, что это будете вы, но все равно, английский резидент в Крыму представляет для них большую ценность.
– М-да, в убийстве Махарадзе нет логики, – задумчиво проговорил Солсбери. – И что же вы предприняли в таком случае?
– Человека, которого мы задержали за убийство, элементарно подставили. Все шито белыми нитками – его усыпили с помощью кокаина, который добавили в вино, чтобы он не смог очнуться и уйти из номера.
– Что собой представляет этот человек? – заинтересовался англичанин.
– По иронии судьбы я оказался с ним знаком по прошлой, довоенной, жизни. Итак, это молодой человек, лет ему кажется 26—27. Прибыл в Феодосию несколько дней назад совершенно один, без семьи, без друзей и без денег. Он здоров, хорош собой, достаточно силен и, как я помню по прошлому, далеко не глуп. В Крым прибыл якобы для розысков пропавшей сестры.
– Удачный повод, – вставил мистер Солсбери.
– Я наводил справки, ничего про сестру его не известно. Само по себе это не так подозрительно – одинокая молодая девушка могла сгинуть в этом котле без следа, но подозрительны совпадения. Я сам в Феодосии недавно и вот сразу встречаю старого знакомого, своего ученика, да еще при таких подозрительных обстоятельствах. Что было делать? Оставить его в контрразведке? Есть там у них… заплечных дел мастера, выколотят любое признание. А если и вправду Ордынцев не виноват ни в чем? Тогда его расстреляют как турецкого шпиона и мы никогда не увидим списка и не узнаем, кто же убил Махарадзе. И вот я решил сделать так, чтобы этот человек, за кем никто не стоит и которого никто не знает, попал в Батум. Турецкая резидентура базируется в Батуме, корни этого дела – там. Устроить ему побег и оставить здесь – было бы неосторожно, потому что рано или поздно он опять попал бы в контрразведку. Что делает человек, оказавшийся в Батуме без денег и документов? Ищет своих. Вот я и дал задание своему человеку в Батуме, чтобы он по прибытии Ордынцева в Батум устроил за ним слежку, постарался выяснить, не выйдут ли с ним на связь турки и не укажет ли он сам каких-либо контактов. Если же Ордынцев является действительно тем человеком, за которого себя выдает, и оказался он замешанным в убийстве батумского связного случайно, то моему человеку даны инструкции с ним связаться и позаботиться о нем.
– И каковы известия из Батума? – поинтересовался Солсбери.
– Пока никаких, – развел руками Горецкий.
Он не собирался рассказывать настырному англичанину, что его человек в Батуме упустил Ордынцева, что тот как в воду канул. Не собирался он также информировать своего гостя о том, что хозяин гостиницы «Париж» Ипполит Кастелаки исчез бесследно из дома три дня назад.
Гроза ушла, так и не пролившись дождем. Зарницы вспыхивали теперь далеко за морем. Горецкий с гостем выпили по русскому обычаю чаю из самовара, поговорили о политике, и мистер Солсбери собрался уходить.
– Беседа наша не закончилась, – сказал он на прощание, – у меня в Феодосии еще кое-какие дела, если будут известия из Батума – вы всегда можете найти меня на броненосце «Мальборо». Там, знаете, как-то спокойнее жить, чем в гостинице, даже самой приличной.
– Совершенно верно, – согласился Аркадий Петрович. – Саенко, проводи гостя!
Саенко повел мистера Солсбери в порт через весь город. Улицы на рассвете были пустынны, только раз остановил их патруль, но Саенко предъявил документ, и солдаты придираться не стали.
«Ох, и здоров этот мистер! – уважительно размышлял Саенко, глядя, как англичанин вышагивает своими длинными ногами по мощеным улицам. – Туда в слободку версты четыре будет все в гору да обратно столько же. Вроде бы по повадкам из богатых, а идет себе да идет, да как ходко. Я сам скоро задыхаться начну».
В порту англичанина караулил катер, и Саенко не стал ждать отплытия, а свернул вбок, вдоль самого берега, быстро проскочил пакгаузы, пролез через дыру в заборе и вышел с территории порта. Потом он прытко устремился по берегу моря, стремясь найти тропинку вверх, чтобы миновать город и сразу оказаться в Карантинной слободке.
Он шел ходко, ворча по дороге себе под нос, что рассвет вот уже скоро, а он, Саенко, в эту ночь не спал нисколечко хоть вполглаза. Дойдя до маленькой бухточки, он услышал голоса, мелькал свет керосиновых фонарей. На берегу суетились какие-то люди, среди которых Саенко узнал знакомого рыбака Андрона Салова. Остальные были полицейские. Любопытный Саенко пристроился за камнем и стал наблюдать. На берег вытащили рыбацкие сети, в них болталось что-то большое, опутанное водорослями.
– Так что, ваше благородие, не извольте сумлеваться, я его не трогал, – бормотал Андрон, оглядываясь на пристава. – Как увидел, что утопленник, так сразу к вам побежал. Сети, конечно, жалко, ведь порежете их.
– Да уж не будем мы покойника из твоих сетей выпутывать! – сердился пристав, видно было, что ему хочется спать и злится он на Андрона за то, что прибежал в полицию ночью, не мог до утра подождать.
Труп освободили от сетей и водорослей, пристав склонился над ним, брезгливо кривя губы.
– Лицо не попорчено, хоть и раздулся в теплой воде здорово… Да это никак Кастелаки, из гостиницы. Как раз он третьего дня пропал… С чего это он топиться вздумал? Пьян был, что ли…
«Не пил он, потому что печенью маялся», – подумал Саенко, по-прежнему не высовывая носа из-за камня, совершенно не нужно ему было, чтобы пристав заметил, как он крутится поблизости.
Труп завернули в рогожу, и солдаты, ругаясь, потащили его наверх, в гору, куда можно было уже подать телегу. Полицейское начальство, кряхтя, полезло следом, на берегу остался рыбак Андрон Салов причитать над разорванными сетями.
Выждав некоторое время, Саенко тоже отправился в слободку сообщать подполковнику Горецкому интересные новости.
Наутро штабс-капитан Карнович встретил подполковника Горецкого пушкинской фразой «Тятя, тятя, наши сети притащили мертвеца!».
– Чему вы радуетесь? – укоризненно проворчал Горецкий. – Вот не допросили хозяина сразу, вцепились в одного подозреваемого, возможно, упустили что-то важное.
Вышло распоряжение забрать утопленника из уголовной полиции в контрразведку, что и было сделано незамедлительно: хмурый возчик, сопровождаемый двумя солдатами, пригнал телегу, на которой лежало тело, прикрытое рогожей. Спешно вызвали врача из госпиталя – при августовской крымской жаре невозможно было долго держать утопленника, трое суток проболтавшегося в море.
– Ну что, доктор, – вскричал томившийся Горецкий, увидев, как доктор появился из здания морга, закуривая на ходу папиросу, – что вы можете сказать, сам он утопился, либо же ему помогли?
– Думаю, что помогли. И не утопился он, а умер от разрыва сердца – от страха, надо думать. Привязали ему камень на шею и бросили в море. Рыбы веревку перегрызли, вот он и всплыл, покойничек-то.
– Да-а, если принять во внимание, что умерший от разрыва сердца человек не может сам привязать себе на шею веревку с камнем, то можно предположить, что это убийство, – пробормотал Горецкий.
– Вот-вот, и еще скажу вам, что либо убийцы торопились, либо случайные это были люди. Я ведь много лет в этом госпитале работаю, и всегда на вскрытие меня вызывают. И утопленников повидал на своем веку множество, раз город-то наш на море стоит. Осмелюсь подробности привести: вот ежели нужно какого-либо человечка утопить бесследно, то, извиняюсь, распарывают покойнику брюхо и вместо кишок набивают камнями, а потом не поленятся и снова зашить. И тогда уже никоим образом такой утопленник всплыть не может, – оживленно рассказывал доктор.
– Господи помилуй! – не удержался Аркадий Петрович.
Он вспомнил пропавшего в Батуме Бориса Ордынцева и надолго помрачнел.
В маленьком белом домике на окраине Батума явно собирались гости. Кто-то приехал на пролетке, кто-то – на новомодном автомобиле, кто-то просто пришел пешком. Но пролетки и автомобили оставляли за два-три квартала и к самому дому шли поодиночке, оглядываясь, чтобы избежать слежки.
У калитки гостей встречали два плечистых смуглых молодых человека с военной выправкой.
– Салям аллейкум, эфенди, – вежливо приветствовал приходящих один из молодцев, – оставьте, пожалуйста, ваше оружие.
Гости отдавали привратникам оружие, но после этого все равно приходилось подвергаться унизительной
