такому признаку, как гражданская активность, поскольку он присущ всем передовым людям общества.
Есть ленинское замечание, касающееся интеллигенции: «Интеллигенция потому и называется интеллигенцией, что всего сознательнее, всего решительнее и всего точнее отражает и выражает развитие классовых интересов и политических группировок во всем обществе» [4, 343]. Выражаются эти интересы в соответствующих настроениях и гражданской интеллектуальной активности. Но во многом эта активность продиктована невостребованностью интеллектуального и культурного потенциала интеллигенции.
В работах ряда теоретиков, в частности А. Грамши, утверждается, что власть господствующего класса держится не только на насилии, но и на согласии. Однако последнее – величина меняющаяся, динамичная и поддержание его требует непрерывных усилий. По А. Грамши, достижение согласия, как и его подрыв, – это «молекулярный» процесс, т. е. он подразумевает постоянное влияние на людей малыми порциями, изменение мнений и настроений в сознании каждого человека. В основе этого согласия – состояние «культурного ядра» общества. Стабильность его, обеспеченная устойчивой коллективной волей, и создает это самое согласие, гарантирующее устойчивость общества. А если раскалывать это ядро постепенными усилиями, «молекулярными» процессами, то в конце концов можно получить революционные изменения в сознании.
Главная действующая сила в создании или подрыве согласия, по А. Грамши, принадлежит интеллигенции. В своих «Тюремных тетрадях» он доказывает, что интеллигенция как социальная группа получила развитие в современном обществе, когда появилась потребность в установлении через идеологию согласия с властью, с господствующим классом. Он категоричен: главный смысл существования интеллигенции – распространение идеологии для укрепления или подрыва согласия, коллективной воли культурного ядра общества, которое, в свою очередь, влияет на другие классы и социальные группы. «Интеллигенты служат «приказчиками» господствующей группы, используемыми для осуществления функций, подчиненных задачам социальной гегемонии и политического управления» [1]. И далее он подчеркивает, что общественные движения, созревающие для борьбы за свою гегемонию, рождают собственную интеллигенцию, которая становится главным агентом воздействия на «культурное ядро» и завоевывает гегемонию. Это и есть
Она обеспечивает тот «молекулярный» процесс, тот «пропагандистский поток достаточной мощности» в виде огромного количества «книг, брошюр, журнальных и газетных статей, разговоров и споров, которые без конца повторяются и в своей гигантской совокупности образуют то длительное усилие, из которого рождается коллективная воля определенной степени однородности, той степени, которая необходима, чтобы получилось действие координированное и одновременное во времени и географическом пространстве» [1].
Так, например, предтечей распада общественного строя в СССР был распад в духовной сфере, в общественном сознании, в «культурном ядре». Масса желала этого распада, потому что ее сознание уже было «обработано» граждански активной частью интеллигенции – «новой» интеллигенцией. Как писал немецкий социолог Р. Михельс: «Ни одна социальная битва в истории не выигрывалась когда-либо на длительное время, если побежденный уже до этого не был сломлен морально» [6,59]. Борьба за массу начиналась с борьбы за ее моральные и культурные ценности.
В годы советской перестройки «новая» интеллигенция внушила массам идею несостоятельности советского типа хозяйства и не только показала преимущества рыночной экономики, но и пообещала народу резкий подъем благосостояния после перехода к ней.
Но почему «новая» интеллигенция так могла повлиять на массу? Потому что она нашла активного проводника своего влияния в массе в лице
Интеллигенция массы появилась лишь в индустриальном обществе как продукт научно-технического и социального прогресса. Почти через 60 лет после Октябрьской революции, в 1975 г., в Советском Союзе было около 36 млн работников умственного труда [8,
Таблица 2.
Количество работников умственного труда в Российской империи (по данным переписи населения 1897 г.)
Таким образом, на массу было ориентировано чуть более 300 000 работников умственного труда (исключая деятелей науки и искусства). Конечно, при соотношении 300 000 работников умственного труда на 10 млн рабочих [5,582] и более 44 млн крестьян[1] ни о какой интеллигенции массы говорить не приходится. Интеллигенция была малочисленным обособленным слоем и не оказывала психологическое влияние на массу. Идейно на нее влияла еще более малочисленная, но революционная «новая» интеллигенция, которая подчиняла массу благодаря невероятной энергетике. И масса за ней пошла в революцию 1905 г., а затем и в Февральскую, и в Октябрьскую революции 1917 г. Несомненно, что успеху двух российских революций – 1905 г. и Октябрьской 1917 г. – способствовало в том числе и отсутствие интеллигенции массы.
А в годы советской перестройки «новая» интеллигенция увлекла интеллигенцию массы своими настроениями, ожиданиями, идеями, нравственными установками. И как следствие этого, интеллигенция массы сумела привить массе новую мораль, новые ожидания.
2.2. Рисковые тенденции и ситуации: позиция интеллигенции
Отношение к рисковым тенденциям и ситуациям раскалывает интеллигенцию по идеологическому и морально-нравственному принципу. Моральный принцип находит выражение либо в позиции созерцания и обсуждения ситуации, либо в конструктивном участии в ее разрешении.
И здесь велика роль национальных культурных традиций. Как отмечает американский социолог А. Коэн, одной из черт американской культуры является нежелание с философской покорностью примириться с несовершенством человека и общества. Эта американская установка находит выражение не в форме революционных движений, а в форме выявления, страстного разоблачения зла и реформаторского рвения [3,283].
Российская культурная традиция противоречива. И согласно ей, нравственная позиция нежизнеспособна без идеологической. Только первоначальная идейная определенность подскажет нашему интеллигенту алгоритм поведения: либо активное участие в процессах влияния на существующие вызовы, либо безучастное отношение – социальная апатия или следование конкретной установке – борьба против всех. Эта ситуация больше характерна для рисковых конфликтов социального характера. Что касается конфликтов, проистекающих из предубеждений в отношениях между рассовыми и религиозными группами, то здесь выводы социальных психологов очень близки российской культурной традиции.
Конфликты и предубеждения ослабляются, когда две конфликтующие группы приобретают в некоторой ситуации одинаковый статус, начинают добиваться общих целей, когда результаты их деятельности больше зависят от сотрудничества друг с другом, нежели от соперничества, когда обе группы взаимодействуют при поддержке властей, закона или обычая.
В России отношение интеллигенции к демократии, использованию ее возможностей для выражения своей позиции несколько заторможенное, что, вероятнее всего, обусловлено реальными условиями жизни. Данные исследований подтверждают это. В последние 7 лет Институт комплексных социальных исследований (ИКСИ) РАН проводит мониторинговые исследования на общероссийской репрезентативной выборке с целью изучения того, как российское общество относится к демократическим переменам, что ценит в демократии. На первом месте – насыщение рынка товарами (53,5 % опрошенных), а «свобода слова» – с огромным отрывом на втором месте по значимости (27,7 %) [7].