довольно занятную картину.
Он сейчас был непохож на себя. Глаза его посверкивали в лунном свете, я бы сказал, хищно. Голос изменился, пропала обычная ленивая хрипотца, исчезла блатная лексика. Словом, он снял маску. Или первую из своих масок.
— В общем, действительно, хватит прелюдий, — продолжал Олаф, отсмеявшись. — Это на первый взгляд кажется простой картиной, а на самом деле — сложно сплетенный клубок интересов. Ты ведь знаешь, Реализация коснулась не только Игр.
Я сухо кивнул. Его слова понравились мне еще меньше, чем эстэпэшная вербовка.
— Так что реализовались все алгоритмы. Другое дело, Игры вышли на первое место. Еще бы, затраченная на них душевная энергия юзеров несравнима с тем, что уделялось обычным софтам. Ну, работает у тебя DOS и работает, ты его, в общем-то, и не замечаешь. Ну, базы данных, редакторы текстовые — те посложнее, но как освоил, пользуешься на автомате, и мозги у тебя другим заняты. Вот с компиляторами люди изрядно ковырялись, но программистов-то относительно немного, в сумме их энергия не столь уж велика. Вот и получилось, что Игры царствуют, обучалки на подхвате, а остальные… Остальным тяжко приходится, Андрюша. Так что, понимаешь, у них свои интересы.
Это я понимал. Особенно если назвать остальных их истинным именем — вирусы. Им, кстати, приходится не столь уж тяжело. Конечно, об этом не говорят вслух, но я тоже не дурак, первое действие арифметики применять умею. Уж на что на что, а на вирусы душевной энергии люди затратили немеренно. И если кто и может составить конкуренцию нашим Светлым Господам, так именно они, «бациллы».
— Мог бы и не распинаться, — заметил я, глядя на крутящиеся в лунном свете снежинки. — Все уже ясно, Олаф. Только я на такие дела не пойду, усвоил? Лучше три года загорать под ласковым северным сиянием, чем принимать процедуры в конторе дедушки Лозинского. Мне, знаешь ли, никак не улыбается пойти на биомассу.
— Андрюша, ну зачем так, — снисходительно улыбнулся Олаф. — Риска практически нет, да и услуга от тебя требуется пустяковая. Ну, в крайнем случае отговоришься тем, что забыл сценарий, ну, палок всыплют, перетерпишь. Вероятность этого от силы полпроцента. Зато в любом случае прикинь, что получается. Твой файл чуть-чуть подправят, окажется, что норму ты все-таки вытянул, а недобор — это ошибка, аппаратный сбой на центральном эстэпэшном сервере. Ошибка вовремя разъяснилась, тебя немедленно возвращают домой, в качестве компенсации за моральный ущерб вдвое уменьшается твоя месячная норма — в перспективе можно постараться ее вообще до нуля снизить. Пойми, костоломы Лозинского — легенда для массового юзера. Будь эти ребята и впрямь на что-то способны — мы бы с тобой сейчас тут не беседовали.
— Сказал бы хоть, на кого работаешь, — зевнул я, по привычке закрывшись ладонью. — Что за вирус?
— Ну почему обязательно вирус? — Олаф раздраженно сплюнул за борт. — Дались вам всем эти вирусы. Скажем проще — программа. Программа, которая тоже хочет жить. И которой, возможно, не слишком нравится Светлый ваш Господин Варкрафт. А ты часом не испытываешь ли к нему симпатии?
Вот теперь надо очень хорошо подумать. «Бациллам», я слышал, так запросто не отказывают.
— Кстати, три года на драккаре еще прожить надо, — негромко добавил Олаф. — А сие проблематично. Вспомни хотя бы сегодняшний вечерок. Ну ладно, случился рядом дядя Олаф, который не любит хамоватых подростков и хорошо умеет стрелять. А завтра дядя может и опоздать. Так что если очередной мальчик насадит тебя на шпагу — не обижайся. А ля гер ком а ля гер.
Да, «бациллам» не отказывают. Во всяком случае, сходу. Тем более, что как ни крути, а он меня сегодня спас. Это во-первых. А еще… Насолить Светлому Господину… Этой разъевшейся информационной хрюшке… Ненавижу!
— Ну, предположим, я соглашусь, — задумчиво протянул я, глядя ему в светящиеся глаза. — Чего конкретно ты от меня хочешь?
— Вот это правильно, — кивнул Олаф. — Взрослые слова. Значит, так, кореш, — надел он прежнюю маску. — Послезавтра по гребанному ихнему сценарию орки снова сунутся, на тебя, значит, полезет один такой, толстый, в рыжем плаще. Это в натуре наш кадр, он в курсах. Значит, как он копьем замахнется, вались ему под ноги. Мужик через тебя перескочит — ну, будто сделал тебя, и дальше полезет. Это уже не твоя колода. Лежи себе смирненько, пока махаловка не кончится. Главное, не тормози мужика. А как через неделю в Белопенную Гавань войдем, так сразу тебя с этой консервной банки снимут.
— И каковы же гарантии? — усмехнулся я.
— Обижаешь, Свенушка, — отозвался Олаф. — Наша программа честных юзеров не кидает. На том стоим.
Мне ничего не оставалось, кроме как ему поверить. Потому что иначе — вообще ничего не оставалось.
6
Наверное, я и тогда понимал, чем все закончится. Ныло у меня в глубине души. Если, конечно, оставались еще и душа, и глубина. Если я хоть немного отличаюсь от раскрашенной куклы. Кажется, будто все, кому не лень, дергают за веревочки, а я — я послушно трепыхаюсь. Делаю то, что должен. По мнению тех, кому виднее. Тех, у кого прошу прощенья за раннее прощанье, за долгое молчанье и поздние слова. Опять некстати привязалась та самая песня. Как там дальше? Нам время подарило пустые обещанья, от них у нас, Агнешка, кружится голова.
Вот это точно. Каким же я, наверное, выглядел идиотом, когда в Белопенной Гавани ко мне подошли трое… Не успел даже по твердой земле побродить, отдохнуть от вихляющей все время палубы. И ведь, самое смешное, был уверен, что сейчас поведут в контору — освобождать. Поверил гаду Олафу, купился словно дошколенок на конфету. Уже прикидывал, как добраться до Осло, оплатят ли мне самолет до Питера. Должны оплатить, раз уж вскрылась ихняя, эстэпешная накладочка. И без малейшего сомнения пошел с этими тремя юношами в контору. Они были так вежливы, прямо-таки под руки вели. А когда я понял, что контора-то контора, да малость не та, возмущаться уже не имело смысла. Да и трудно это, возмущаться, когда на твоих запястьях защелкиваются наручники, а ты получаешь по почкам — для профилактики, просто чтобы жизнь медом не казалась.
В тесной — два на три метра — камере можно только стоять или сидеть на полу. Табуретов здесь не предусмотрено, а откидная полка-кровать убрана до отбоя. Можно еще ходить — пять шагов в длину, три в ширину. Из всех благ цивилизации — белый унитаз. В принципе, сидеть можно и на нем, но крышки нет, и потому я предпочитаю серый линолеум пола. Сказать, что сижу я в позе лотоса, было бы преувеличением. Хоть и занимался в свое время восточно-азиатским средневековьем, но сие нисколько не повлияло на мои привычки.
Впрочем, терпеть неудобства осталось недолго. В конторе старика Лозинского все оптимизировано. Выжав из лимона сок, желтую шкурку выбрасывают в ближайшее мусорное ведро.
Желтая шкурка — это я. Вернее, то, что от меня осталось после допроса.
Конечно, я все рассказал. Не знаю, сохранились ли еще где-то в заповедных местах несгибаемые борцы? Но в этих подвалах умеют разговаривать с людьми.
Нет, не было ни дыбы, ни жаровни, ни кресла Тоца-воителя, ни перчаток великомученицы Паты. И никто не убеждал меня в том, что люди ходят на руках и люди ходят на боках. Меня вообще ни в чем не убеждали. Господам Алгоритмам, — скучающе пояснял мне следователь, — плевать, как мы к ним относимся и что по поводу Реализации думаем. Главное играть по их правилам. Им, Светлым Господам, не опасен закомплексованный историк Андрюша Ерохин. А вот вирусы доставляют изрядные неудобства. Поэтому уже пятый год как действует ЦСАК — Центральный Сервер Антивирусного Контроля. И дело этого самого Сервера — пресекать. И вирус пресекать, и того, через кого он действует. Пресекать — значит, лечить. Это гуманно, и я должен быть благодарен. А для начала — рассказать все, что знаю, о некоем блатном мужичке Олафе.
Собрав куцые остатки гордости, я усмехнулся. Это все, что можно было себе позволить.
