потом живодер ясно услышал тяжелые шаги. Палыч глянул на часы — была полночь!
Шаги за дверью смолкли, некоторое время было тихо, и живодер почти успокоился — пронесло! Но тут дверь сотрясь могучий удар — ба-ам! Палыч подпрыгнул на табуретке и задрожал — вот оно, началось!
Живодер доковылял до двери и сипло спросил:
— Кто тама?
Вместо ответа под дверью что-то зашуршало, и поглядев вниз, Палыч увидел клочок бумаги, просунутый в щель. На клочке уже знакомым живодеру почерком было написано всего три слова: «Я пришел. Боря-завр».
Скукожившись в три погибели, Палыч приник к замочной скважине и похолодел от ужаса — в неярком лунном свете он увидел такое страшилище, какое и в страшном сне не привидится.
Огромные челюсти плотоядно клацали, когтистые лапы тянулись к двери, глаза чудовища горели жутким зеленым огнем. Палыч покрылся противным и липким холодным потом и едва не сделал под собой лужу. Все правда Боря-завр существует и он пришел за ним!
— Ма-амо-оч-ч-ч-к-и-и!!! — тонким голосом проблеял живодер, шагнул назад и наступил здоровой ногой на один из своих собственных капканов. Хлоп! — капкан защелкнулся, Палыч дернулся и рухнул на пол, запутавшись в силках и ловчих сетях.
Дверь вновь затряслась — Боря-завр методично молотил по ней своими когтистыми лапами. Мурр, сидя внутри железного зверя и дергая за веревки, которые заставляли лапы двигаться, весь взмок — тяжело же!
— Давай, давай, Мурр! Еще немного! — подбодрил друга Боря: — Скоро он запросит пощады!
И точно — через некоторое время из-за двери послышались рыдания. Палыч, лежа на полу, попытался было выпутаться из сетей, но вместо этого запутался окончательно, и с горя заплакал.
— Я больше не бу-уд-у-у-у! — выл живодер: — Ухо-од-и-и-и! По-ожалу-у-уйста-а-а-а! А-а-а-а! И-и-и-и! Ы-ы-ы-ы!
Боря подсунул под дверь очередную, длинную записку. В ней было написано: «Я уйду, если ты поклянешься уехать из Города и больше никогда и пальцем не трогать ни одно живое существо. Боря- завр».
Рыдание за дверью смолкли, послышалось бумажное шуршание — живодер дотянулся до записки и читал. Потом все услышали его дрожащий, заикающийся голосок:
— Я-я-я… Я к-кляну-усь! Я-я б-больше никогда!!! Ни з-за ч-что!!! Д-даже и н-не вз-згляну ни н-на одну з-зверюшку!!! Ч-честно!!! А-а-а!!! Я-я уеду, в д-деревню уеду, правда! Только что же мне т-там д- делать?..
Боря быстро нацарапал на клочке бумаги несколько слов и подсунул записку под дверь.
— Выращивать цветы, ик? — сквозь слезы, градом катившиеся по заросшем рыжей щетиной лицу, удивился Палыч: — Я же не умею-ю…
Боря подмигнул Мурру, котенок потянул за веревки, и Боря-завр снова начал молотить лапами по двери и для острастки заклацал челюстью.
— Ой, не надо! — завопил Палыч за дверью: — Я согласен, согласен! Я уеду, сегодня же! Ой, мамочки, хватит, не стучи, я все сделаю!
В последней записке, которую, уходя, Боря-завр оставил теперь уже бывшему живодеру, было написано: «И помни — я все вижу. Если ты хоть раз забудешь о своей клятве, ровно в полночь я приду снова, и тогда пощады не жди! Боря-завр».
На следующий день заместитель президента фирмы «Лови-хватай» Колюня разнес по всему Городу удивительную новость — в шесть часов утра его шеф, Альберт Павлович Криворылов, с большим чемоданом приковылял на речной вокзал, купил билет и первым же теплоходом уплыл вверх по реке, к себе на родину, в деревню Кувшинкино, в которой не был тридцать с лишним лет.
По слухам, там бывший президент фирмы «Лови-хватай» поселился в заброшенном доме на окраине села, построил большую оранжерею и начал выращивать в ней анютины глазки. Вскоре слух о чудесных цветах, которые растут в оранжереи цветовода Криворылова, разнесся далеко окрест, и к Альберт Павловичу, как теперь уважительно называли бывшего живодера, что ни день, приезжали за букетами люди.
Односельчане же заметили за цветоводом одну странность — Альберт Павлович никогда не ложился спать раньше полуночи, и еще — он, единственный во всей деревне, приладил на свой дом большую железную дверь.
После бегства Палыча Колюня продал все капканы и ловушки, принадлежавшие фирме «Лови- хватай», помаялся да и пошел в речной порт грузчиком. Так закончилась эта история для людей.
А у Мурра, Бори и Грязнуль еще остались кое-какие дела. Во-первых, нужно было разобрать Боря- завра, чтобы кто-нибудь случайно не напугался, невзначай увидав чудовище на том самом пустыре, где его собрали.
«Демонтаж», как по-научному назвал Боря ломание страшного железного зверя, прошел очень весело, потому что ломать — это вам не строить, бей да круши. Вскоре на том месте, где высился монстр, осталась только большая куча металлолома, проволоки, веревок и ржавых гвоздей.
— Ну, вот и все. — вздохнул ученый черепах: — А жалко, это было мое самое лучшее изобретение. Ну что, Мурр, в путь, домой?
Вечером того же дня, попрощавшись с Грязнулями, Мурр и Боря покинули Город. Темнело. Друзья молча шли по обочине Большой серой дороги, как вдруг на нос Мурру откуда-то сверху, прямо с неба, упала странная, белая и холодная, кружевная звездочка.
— Ой, что это? — удивленно спросил котенок, взял звездочку лапой, и еще больше удивился — на лапе осталась лишь капелька воды.
— Это снежинка, Мурр. — сказал Боря, поежившись: — Не за горами зима.
Вскоре белых звездочек стало много. Они кружились в воздухе, падая под лапы котенка и под колесики Бориного роликового конька. Мурр шел, задумавшись, а через некоторое время сказал черепаху:
— Боря, я кажется, стихи сочинил… Вот послушай:
— Да ты поэт, Мурр! — улыбнулся ученый черепах: — Только вот глагольная рифма — это не очень хорошо.
— Чего-чего? — не понял Мурр, и Боря начал объяснять другу, что такое рифма и как надо писать стихи…
Часть пятая. На поиски своих или новый поход в Город
Зима действительно наступила очень скоро. Пушистый снежок укрыл все вокруг белым покрывалом. Мир преобразился. Еще вчера мокрый от дождя куст бересклета больше походил на метелку, а сегодня он выглядел, как букет сказочно красивых белых цветов. Мурру такие превращение очень нравились, и котенок день-деньской носился по свалке и ее окрестностям, не уставая удивляться — надо же, оказывается, зима — это очень здорово!
Но скоро Мурр привык, что кругом снег, и заскучал. Дело в том, что большинство его друзей на зиму залегли в спячку до самой весны, и котенок остался один-одинешенек.
