– Да, конечно.
– И после этого человек обретет необходимые сейчас творческие способности?
– Тот, кто обладает нужным комплексом знаний, будет пользоваться им более эффективно. Кто таких знаний не имеет, приобретет их достаточно легко Вы, конечно, понимаете, – добавил Фавранов, – что речь идет не о хирургическом вмешательстве. Ненужные традиционные нервные связи можно легко и безболезненно разорвать при помощи обыкновенной ультразвуковой иглы.
Сидевшая рядом со мной Олла медленно поднялась.
– Разрешите вопрос, доктор.
– Пожалуйста.
– Скажите, а не повлечет ли такая операция за собой полное изменение личности человека? Я имею в виду, не станет ли человек совсем другим?
Фавранов ласково улыбнулся.
– Конечно, человек станет другим. Он станет лучше, богаче, умнее. Он станет внутренне свободным. Он превратится в ничем не ограничиваемого мыслителя.
Олла тяжело опустилась.
– Вы понимаете, доктор Фавранов, что значит изменить личность человека? Вы чувствуете всю этическую глубину проблемы? – спросил Мейнеров.
– Да, конечно. Человек, который первым согласится на такую операцию, совершит подвиг. Для того чтобы решиться стать совершенно другим, необходимо огромное мужество. Такие операции над людьми еще не проводились. Но мы абсолютно уверены в их безопасности, хотя у нас нет никакого экспериментального материала, который бы указывал на то, как глубоко и далеко пойдет изменение личности, как измененное «я» будет относиться к самому себе, к окружающим его людям. Анализ нервных путей и проведенные математические расчеты показывают, что его интеллектуальная работа будет неизмеримо продуктивней.
– Друзья, – обратился к аудитории Мейнеров, – вы, конечно, понимаете, какими чрезвычайными обстоятельствами вызвана сегодняшняя дискуссия. Дело обстоит таким образом, что судьба человечества зависит от того, примем мы или не примем предложение доктора Фавранова. Нам необходима, абсолютно необходима группа ученых, которая бы нашла методы защиты нашей планеты от катастрофы. Только что мне передали, что среднеземная температура за сегодняшний день скачком поднялась еще на один градус. Мы получили огромное количество различных предложений, что нужно сделать, чтобы остановить процесс проникновения солнечной радиации на Землю. Но все эти предложения таковы, что их реализация потребует такого периода времени, после которого всякие попытки в этом направлении окажутся лишенными смысла. Я прошу вас высказаться по затронутым вопросам.
– Давай выйдем, – прошептала Олла. – Я больше не могу.
Мы вышли из здания института и уселись на скамейке прямо перед воротами в парк. Я знал, что Олла не уйдет отсюда, пока не увидит Корио.
Под ногами на глазах таял снег, а в бетонированной канавке журчал ручеек. Мимо изгороди прошли какие-то женщины, и мы слышали, как одна сказала, что, «по данным института прогнозов, такая погода была триста лет назад…»
– Ты знаешь, чего я боюсь? – не выдержав спросила Олла.
– Да. Ты боишься, что после этого он перестанет тебя любить.
– Или я его… Вдруг он станет совершенно чужим человеком…
Снег под ногами совершенно растаял, и мы увидели кусок сырой земли и на ней зеленую прошлогоднюю траву.
– Скоро здесь будет тепло, как летом, – пробормотал я.
Облака странно клубились. За ними мелькали клочья голубого неба. Иногда на мгновенье проглядывало яркое солнце.
– В результате разогрева земли последует резкое нарушение равновесия атмосферы. Начнутся фантастические по своей разрушительной силе грозы и штормы…
– Это ужасно… Это страшно… Знаешь, мне стыдно, что я… что я не хочу, чтобы Корио…
– Я понимаю, Олла. Может быть, ты себя так чувствуешь по тем же причинам, по каким люди не могут стать гениальными.
– Но я не могу себе представить, как я могу чувствовать себя иначе.
– Фавранов говорит, что таких чувств просто не должно быть, что их можно и нужно ликвидировать.
– Я не знаю, хорошо ли это. Я бы ни за что не согласилась стать другой.
Я пожал плечами. Если стать другим только чуть-чуть, это ничего. Но если совершенно другим, то это просто не укладывалось в моей голове.
– Конечно, это подвиг, – после долгих раздумий сказала Олла. – Подвиг, требующий не меньшего мужества и отваги, чем первый полет на аэроплане, чем первое путешествие в космос. Всегда кто-то первый, самый мужественный, должен для людей что-то совершить и своим примером увлечь других. И все же в этом есть что-то противоестественное. И в воздухе и в космосе человек остается самим собой. Здесь он никуда не девается, никуда не улетает, а становится другим.
Она рассуждала вслух, как бы пытаясь убедить себя…
– Кто знает, какие проблемы ждут еще своего решения для счастья всех людей на Земле. История знает много примеров, когда люди становились в полном смысле другими во имя великой идеи, – тихо сказал я.
