М.Ф.

– Вглубь. В глубину, как говорит эта сволочь. Говорит, тут великий поэт. Паломничество к великому поэту. Выпей.

– Только не на пустой желудок. Какой великий поэт?

– Тогда завтракай. Ленч-хренч. Любую чертовщину. Эй, вы там, – крикнул он за занавеску. – Еще сандвичей с говядиной, с сырым луком, и побольше горчицы.

– Вряд ли здесь есть Дижон, – заметил я, усевшись.

– Не так его зовут. Какой-то распроклятый британский поэт с каким-то таким кальсоновым именем вроде Вере де Вере, Мэджори Бэнкс или сэр Мармадыок Апыорасс.

– Значит, чудо он пропустил. А ведь мог окунуть свою драгоценную Божыомайку в драгоценную кровь.

– Эта проклятая Божьямайка, как ты говоришь, чуть нас не доконала в этом переходе. Религия на борту – нехорошо.

– По-моему, это я считался Ионой.

– Ты и есть Иона. Религиозный. А был еще другой, упоминания о котором я больше никогда не хочу слышать. Особенно при такой сучьей погоде, как та. Хотя, по-моему, не ты целиком виноват. Тот самый тип – настоящий вредитель.

– А, – сказал я, припомнив. – Это ты Майстера Экхарта имеешь в виду?

– Майстер Говнюк. Джек Экхарт – величайшая дважды сволочь, когда-либо точившая в роскоши зубы, глядя на голодных сирот. Увез меня и выкинул на мели, вонючка и крыса. Украл две крупные денежные идеи, обе мои, прикарманил деньги за их удушение, дважды мошенник.

– Что за деньги за удушение?

– Фирма платит, желая придушить идею. Например, вечная спичка погубила бы Крюгера, Крюгер платит, чтоб ее похоронить. Как называется это животное, которое ходит назад и вперед, с головой с обоих концов?

– Амфисбена. Вроде ящерицы. Ее не существует.

– Называется, да, и не существует? А та вещь существует. Холодильник с двумя дверцами. Я выдумал.

Он ждал от меня проявленья каких-то эмоций. Я ничего не проявил, но заметил:

– Я думал, ты занимался моделированием одежды.

Он нетерпеливо всплеснул руками и сказал:

– Боже мой, вся одежда машинная. Ты такой же тупой, как все прочие, только тот шустрик Экхарт не тупой, о нет. Не знаешь, зачем две дверцы? Затем, что всякая всячина остается в глубине обычного морозильника. Ставишь пиво, да? Берешь, остается пустое место, еще пиво ставишь. Берешь все время спереди. Никогда так не делал?

– Никогда не имел холодильника.

– Ох, ребята, ребята, нынче все одинаковые. Травка, да героин, да чересчур много волос.

К моему удивлению, мужчина в рубашке с короткими рукавами принес сандвичи с сырым луком и байку горчицы с уксусом. Это был хорошо сложенный маленький октерон или, может быть, квартерон,[76] с массой волос, укоризненно по этой причине взглянувший на Аспенуолла. Я ему говорю:

– Я ищу музей Сиба Легеру. Должен быть где-то поблизости. Ключ в лавке табачника.

Он с сожаленьем встряхнул волосами и, по-прежнему ими тряся, ушел. Поиски выходили нелегкими. Я взял сандвич, а Аспенуолл говорит:

– А когда дверцы сзади и спереди, такого не бывает, правда? Ничего замороженного сзади не остается. Хорошая идея, иначе ублюдки не платили бы за ее удушение. Консерваторы, сволочи. Знаешь, какая другая идея?

– Нет.

– Ну, давай. Угадай. Угадай.

– Слушай, ты, конечно, имеешь в виду, что дверцы должны быть устроены по бокам. Сзади было бы трудно – решетки, свинцовые пломбы, и прочее.

– Ох уж мне эти ребята. Морозильника не имеют, а все про него знают. Давай, гадай дальше.

– Нетекущая байка с маслом. Рама, принимающая на себя вес очень тяжелого трахальщика.

– Он всегда может снизу лечь.

– Вдруг ему попадется очень тяжелый партнер.

– Сейчас это меня не особенно интересует. Пошли со мной, будешь в полной безопасности. Впрочем, забавные твои слова про ту самую нетекущую банку.

– Что ты имел в виду, пошли со мной? Когда отплываешь?

– Наверно, завтра на рассвете. Сделал на посудине пару вещичек. Проведу капитальный ремонт на каком-нибудь кисе. Сучий был шторм. Нет, насчет этой байки.

– Во Флориду плывешь? Значит, не будешь ждать Божыомайку?

– В задницу этого извращенца с его извращенной поэзией. Конфуций или какой-то другой тип сказал, что