Тут она подумала и прибавила: «Приезжайте немедленно…»
Человеку доброй воли неприятно позорить невинного слугу, пусть из лучших побуждений, и, сделав это, он хочет немедленно загладить зло.
Покинув леди Констанс, лорд Икенхем направился к Биджу, вручил ему пять фунтов, а потом спросил, не видел ли он преподобного Катберта Бейли. Достойно поклонившись, Бидж ответил, что не так давно упомянутый священнослужитель шел к розарию вместе с мисс Скунмейкер.
Пошел туда и лорд Икенхем. Зная человеческую природу, он полагал, что среди роз влюбленный забывает о времени. Вероятно, думал он, они грустят перед разлукой, а значит — надо поскорей их утешить.
Выйдя на воздух, он узнал, что ошибся, — Майра была не в розарии, а на усыпанной гравием дорожке, и не с Биллом, а с Арчи Гилпином. Собственно, Арчи уже уходил, оставив Майру в большой печали. Лорда Икенхема это не смутило; он понимал, что сейчас она запляшет от радости.
— Майра! — сказал он.
— А, дядя Фред! — откликнулась она.
— У тебя печальный вид.
— Какой же еще?
— Сейчас будет другой. Где Билл? Она пожала плечами.
— Где-нибудь. Я его оставила в саду Лорд Икенхем поднял брови.
— Оставила? Надеюсь, это не размолвка?
— Называйте, как хотите, — сказала Майра, пытаясь прихлопнуть насекомое, которое холодно взглянуло на нее и полетело дальше. — Я с ним рассталась навсегда.
— Рассталась?
— Да.
— Почему?
— Потому что он меня не любит.
— С чего ты взяла?
— Вот с чего! — пылко воскликнула Майра. — Он пошел к лорду Эмсворту и все сказал, хотя знал, что тот скажет леди Констанс. Зачем же он так сделал? Вот зачем: чтоб от меня избавиться. Я думаю, у него есть девица в Боттлтон-Ист.
— Майра, — заметил лорд Икенхем, — сходи-ка ты к психиатру.
— Да?
— Да. Не пожалеешь. Если бы все девицы из Боттлтон-Ист сплясали перед ним танец семи покрывал, он бы не шелохнулся. Он пошел к лорду Эмсворту из-за совести. Разве мог он позволить, чтобы у такого человека забрали свинью? Чем расставаться навсегда, ты бы лучше преклонилась перед его стойкостью. Я всегда старался быть учтивым со слабым полом, но сейчас скажу, что ты ведешь себя, как последняя дура.
Майра, глядевшая на жука так, словно хотела попробовать снова, подняла голову.
— Правда?
— Еще бы? Билл Бейли — истинный рыцарь. Майра глубоко вздохнула.
— Последняя дура, это точно, — сказала она. — Дядя Фред, я сделала ужасную глупость.
— Вот именно.
— Нет, не с Биллом. Это бы я мигом исправила. Я сказала Арчи, что выйду за него замуж.
— Ничего страшного. Почему не поделиться с другом? Пришлет свадебный подарок.
— Ах ты, Господи! Не за Билла, за Арчи.
— То есть как?
— Вот так.
— Ну, знаешь! Зачем?
— Со злости. Про меня еще в школе писали: «Слишком импульсивна». О, дядя Фред!
— Ш-ш-ш!..
— Дядя Фред!
— Ты не кричи, ты поплачь. Очень полезно.
— Что мне делать?
— Откажи ему, что ж еще!
— Не могу.
— Чепуха. Легче легкого. Гуляешь с ним при лунном свете. Он говорит, как хорошо вам будет вместе. Ты откликаешься: «Ах, забыла! Все кончено!» Он говорит: «Как?!», ты — «Вот так», и он уезжает в Африку.
— А я — в Нью-Йорк.
— Почему?
— Потому что меня отошлют, если услышат, что я отказала племяннику герцога.
— Разве Джимми такой строгий отец?
— Будет строгий. Он очень любит английских лордов.
— Естественно. Мы — соль земли.
— А Билл поехать не сможет, у него нет денег.
— Да, тут надо подумать. Предоставь это мне.
— Ничего вы не придумаете!
— Не суди сгоряча. Как я недавно говорил одному моему другу, именно такие ситуации будят во мне все лучшее. А лучшее из того, что есть во Фредерике Алтамонте Корнуоллисе Твистлтоне, пятом графе старого доброго Икенхема, — это тебе не кот начхал.
VIII
Если вы пойдете по Флит-стрит и свернете в один из переулков, ведущих к реке, вы увидите большое здание, которое напомнит вам и провинциальную тюрьму, и кондитерскую фабрику. Это Тилбери-Хауз, обиталище «Мамонта», или, скажем иначе, тот улей, где тысячи пчел трудятся днем и ночью, изготовляя пищу для масс. Да, бесчисленные газеты и журналы лорда Тилбери — не дары неба, как вам казалось, а изделия рук человеческих.
В здании много окон, но на первые два этажа можете не смотреть, там редакторы. Сосредоточьте взгляд на трех окнах третьего, ибо за ними — апартаменты хозяина. Если вам повезет, он выглянет, чтобы подышать.
Однако в то утро вам бы никак не повезло, поскольку лорд Тилбери недвижно сидел за столом. Перед ним громоздились письма, которые он собирался диктовать секретарше; собирался — но не диктовал. Намеревался он и заседать с дюжиной писателей; намеревался — но не заседал.
Он думал. Увидев его, всякий стал бы гадать, чем занят его могучий разум — бюджетом, кабинетом или журналом «Малыш», который так успешно формирует мысль в наших детских. И не угадал бы; он размышлял об Императрице.
Выдающимся людям всегда чего-нибудь не хватает. У лорда Тилбери были успех, власть, богатство и приятное чувство, что ты властвуешь над душами, остановившимися в своем развитии на двенадцати годах. Но у него не было Императрицы, хотя он мечтал о ней с первой же встречи. Так случалось со всеми свинофилами — придет, увидит, ахнет и ходит потом, как опоенный, словно его поцеловала во сне богиня.
Мрачные мысли прервал телефонный звонок. Лорд Тилбери поднял трубку.
— Алло! — заорал голос, который он тут же узнал, ибо из его многочисленных знакомых только герцог, начиная беседу, вопил, словно уличный торговец, рекламирующий апельсины. — Это кто, Скунс?
