— Эй!
— Ах, это вы, Данстабл! — сказал он, просыпаясь. — Вы чем-то расстроены?
Глаза у герцога вылезли, усы плясали на ветру.
— Икенхем, вы были правы!
— В чем?
— Ну, с этим янки, как его, Скамейкер. Пришел ко мне и стал тянуть деньги на свой венерический остров.
Лорд Икенхем тихо свистнул.
— Что вы говорите! Так быстро… Подождал бы, познакомился… Приставал?
— Еще как!
— Это он умеет. А вы не поддались?
— Я?!
— Конечно, нет. С вашим здравомыслием…
— Я его прогнал.
— Понятно. Что ж, не виню. Хотя это и неудобно…
— Кому, мне?
— Понимаете, ваш племянник женится на его дочери… Герцог разинул рот.
— Ну и ну! — воскликнул он. — Забыл!
— Я бы на вашем месте этого не забывал. Хорошо, что вы богаты.
— Э?
— Вам же придется содержать Арчи с семьей, да и не только их — есть Скунмейкер, есть его сестры…
— Не буду.
— Нельзя же им голодать.
— Почему?
— Вы считаете, все мы переедаем? Да, конечно, но удобно ли, если они будут побираться? Так и вижу статейки у Тилбери. Знаете, сплетни, они сами распространяются.
Герцог вцепился в гамак, от чего лорд Икенхем ощутил что-то вроде морской болезни. Гордый Данстабл забыл, как охотно схватится владелец «Мамонта» за скандальные материалы.
Тут его осенила мысль.
— А почему он будет побираться? У него есть жалованье.
— Больше нету.
— Э?
— Ему дали отставку.
— Дали? Что ему дали?
— Его уволили.
— О!
— Так он мне сказал.
— А мне?
— Наверное, боялся огорчить. Арчибальд очень деликатен.
— Он гад и кретин.
— Не скажите. Мне очень нравятся его волосы. А вам? Что ж, работы у него нет, все ложится на вас. Просто не знаю, как вы справитесь. Тысячи по две — по три, и так — годами. Какая жалость, что нельзя ему сказать, чтобы он расторг помолвку! Это бы все решило. Но вы, конечно, не можете…
— Кто, я? Почему? Прекрасная мысль. Сейчас и скажу, а не захочет, пусть пеняет на себя!
— Постойте! Вы не все поняли. А суд?
— Какой суд?
Лорд Икенхем был терпелив, как гувернантка, объясняющая простые правила арифметики слабоумному ребенку.
— Ну, как же! Если Арчи расторгнет помолвку, Майра, естественно, подаст иск. Не догадается — Скунмейкер подскажет. Присяжные будут суровы. Арчи говорит, что у нее много писем.
— Какие письма? Они оба тут живут!
— Видимо, записки. Несколько пламенных слов, которые скользнут ей в руку — днем, под дверь — ночью… Сами знаете, когда сердце молодо…
— Может, там нет ничего о браке.
— Я бы не стал это подчеркивать. Если вы вспомните, что принесло Пиквику упоминание о котлетах и томатном соусе…[127]
— Кому?
— Неважно. Когда эти записки прочитают в суде, вам придется нелегко.
— Мне? А я тут при чем? Если он такой идиот, пусть выкручивается. Я за него платить не обязан.
— Что не очень хорошо прозвучит в газетной хронике. Все-таки он ваш племянник.
Герцог выругал, племянника, лорд Икенхем с ним согласился, прибавив, однако, что его племянник Мартышка видит источник зла в дядях.
— Надежда у нас одна, — сказал он после этого.
— Какая? — спросил герцог, не видевший никакой. Глаза у него заблестели, и он подумал, что этот Икенхем — псих, конечно, но с просветами.
— Попытаемся ее подкупить. К нашему счастью, она Арчи не любит.
— Кто его полюбит, кретина?
— Дело сложнее. Вы знаете Мериуэзера?
— Это с такой мордой?
— Очень точное описание. У него есть и сердце, но его не видно.
— А что с ним такое?
— Майра его любит.
— Мериуэзера?
— Да.
— Зачем же ей Арчи?
— Дорогой Данстабл! Когда отец вот-вот разорится, уже не до любви. Она может породниться с вами!
— Это верно.
— Конечно, кому понравится брак по расчету? Но ничего не попишешь. У Мериуэзера денег нет.
— Как это нет? У них в Бразилии все богатые.
— Все, но не он. Бразильские орехи поразила таинственная болезнь, и он утратил всё.
— Кретин.
— Ваше сочувствие говорит о благородстве. Да, денег у него нет, в том и беда. Но именно поэтому Майра кинется на любой подкуп. Тогда они вступят в дело по изготовлению и продаже лукового супа.
— Мой племянник Аларих продает этот суп.
— Неужели?
— Да. Пишет стихи и продает луковый суп. Спросят в клубе: «А как ваш племянник?» — а что ответить? Они-то думают, я скажу, он дипломат какой-нибудь, а тут — суп…
— Как я вас понимаю! Я слышал, он очень питательный, но никому за него не поставили самого захудалого памятника. Однако деньги он приносит. Они расширяют производство и предложили долю моему протеже, если он внесет тысячу фунтов. Так что, когда вы скажете Майре…
— Тысячу фунтов?
— Так говорит Мериуэзер.
— Это очень много.
— В том-то и дело.
Герцог задумался. Думал он медленно, до сути дошел постепенно.
— Ага! — сказал он. — Значит, если я дам этой дуре тысячу фунтов, она передаст их морде, откажет Арчибааьду, а за морду выйдет.
