без десяти минут пять.
Той же самой ночью Густав Адольф Экдаль наносит визит гувернантке Май в её опрятной мансарде. Он угощает её шампанским, он добродушен, распален и в легком подпитии. Одежда его в беспорядке: на нем крахмальная белая манишка, нижняя рубаха, кальсоны и черные носки. Он стоит, опершись на спинку кровати, узкое, продавленное ложе издает жалобные звуки. Май забилась в другой угол, рыжая коса распущена, из-под рубашки виднеется белая веснушчатая плоть, девушка хихикает.
Густав Адольф: Кондитерская на Слоттсгатан! Собственная выпечка, печенье, торты, пирожные и конфеты. Что скажешь, Маюнчик? Недурственно, а? И ты управляешь всем этим, ты начальница, хозяйка. Только вчера я сказал Альме: «Погляди на эту малышку Май. Она настоящая принцесса!» Какие у тебя груди, моя лапочка, дай-ка рассмотреть их как следует, нет-нет, это совсем не больно, господи, ты сведешь меня с ума! А теперь мы немножко побалуемся, я замечательный любовник, все женщины так говорят. И силы достаточно, и нежности. Ну-ка, поглядим, какого цвета наш маленький снопик, такой же огненный, как и волосы? Ну, залезай к дяде Густаву, Красная Шапочка, я схожу по тебе с ума, моя девочка. Уже давно, с первого дня, как ты появилась в доме. Эта малышка будет моей, подумал я. Меня словно молнией поразило.
Май: Стоит господину Экдалю уложить меня на спину, он тут же забудет про кондитерскую. (Хихикает.)
Густав Адольф: Клянусь, Маюнчик. Подожди-ка, дай мне на чем писать, вот ручка. Я пишу: Мая Клинг — управляющая моей кондитерской, подпись: Густав Адольф Экдаль, рождественская ночь 1907 года. Это контракт, понимаешь? Теперь, если я не выполню своего обещания, тебе нужно только заглянуть к адвокату.
Май: Господин Экдаль должен быть поосторожнее, чтобы я не забрюхатела.
Густав Адольф Экдаль смеется и, осыпая девушку ласками и сочными поцелуями, устраивается поудобнее.
Густав Адольф: Невинность ты уже потеряла, это ясно. Ну, что скажешь, разве дядя Густав не славный парень? Ты когда-нибудь видела такого кронпринца, крепкого, как деревяшка! Недурственно! Опля! Черт! Ракета взорвалась без задержки. Да, бывает и такое! Ну, разве это было не упоительно? А?
Май: Господин Экдаль, вы настоящий козел.
Густав Адольф: А Май — моя маленькая козочка! Господи всеблагой, я должен лечь на спину, весь вспотел. Чересчур много съел и выпил.
Май: Вам плохо, господин Экдаль?
Густав Адольф: Черт возьми, нисколько — я чувствую себя как принц в хлебной лавке или, скорее, в кондитерской. Ха-ха-ха! Разве можно плохо себя чувствовать вместе с такой улиточкой!
Май: Вы совершенно невозможный человек, господин Экдаль.
Густав Адольф: А теперь споем «Веселую вдову», (напевает) «Бедный рыцарь, ты скачи». Теперь мы с тобой в настоящем свинском раю! (Смеется.)
Май испускает крик.
Густав Адольф сопит.
Кровать разваливается, матрас летит на пол, спинки смыкаются над любовниками. Густав Адольф издает ужасающий рев и затихает точно мертвый, Май лежит раскинув руки, её волосы рассыпались по его лицу.
Май: Господи, как у тебя сердце бьется.
Густав Адольф: У меня великолепное сердце.
Май: Теперь тебе придется купить мне новую кровать.
Густав Адольф: Ты получишь кондитерскую, квартиру, красивую мебель и огромную кроватку.
Май: И красивые платья.
Густав Адольф: Ты будешь самая красивая. Ты будешь любовницей Густава Адольфа Экдаля, и я буду приходить к тебе каждую среду и субботу в три часа.
Май: Глупый ты.
Густав Адольф: Что?
Май (смеется): Я говорю, что ты глупый.
Густав Адольф: Я глупый?
Май: Ага, настоящий дурак.
Густав Адольф: И вовсе я не дурак.
Май: Конечно, дурак, ты ведь думаешь, будто мне от тебя чего-то надо.
Густав Адольф: Что-что?
Май: Ты что, не понимаешь, что я с тобой шучу?
Густав Адольф: Шутишь? Как это шутишь?
Май: Но ты ведь не сердишься?
Густав Адольф: Я не сержусь, только я не люблю, когда со мной обращаются как с идиотом. Перестань смеяться.
Май: Ты такой смешной.
На это Густав Адольф ничего не отвечает. Лежит молча, отчужденно, потом поднимается, выбирается из-под обломков кровати, натягивает кальсоны и брюки, надевает жилет и фрак и во внезапном изнеможении садится на единственный шаткий стул, лоб блестит от пота. Май, стоя на коленях, пытается погладить его по щеке, он осторожно отталкивает её. Она стоит в обрамлении длинных распущенных волос, сложив ладони.
Густав Адольф: Я не люблю, когда надо мной смеются.
В ту же ночь на профессора Карла Экдаля находит приступ глубокой депрессии. Его жена Лидия, маленькая, толстая, узкоплечая, сидит съежившись на кровати, борясь со слезами и сном, а профессор слоняется по темным, загроможденным безвкусной мебелью комнатам в халате, ночном колпаке, ночной рубашке и шлепанцах.
Карл: Здесь холодно как в аду. Почему не топят? Я, кажется, уже простудился, глотать больно. И зубы ноют.
Лидия: Нам больше не дают дров в долг, мы задолжали сто пятьдесят крон, mein Carlchen, das weisst Du doch!'
(Мой Карлхен, ты ведь знаешь (нем.).)
Карл: Это же черт знает что — за двадцать три года не научиться говорить по- шведски! Говори по-шведски.
Лидия: Хорошо, mein Карл. Я постараясь.
Карл: Постараюсь, понимаешь? Постараюсь.
Лидия: Постараюсь. Я постараюсь.
Карл: Во вторник я был у мамы и попросил у нее десять тысяч взаймы, чтобы поправить дела. Она в ответ показала мне бумагу, где написано, что я ей должен тридцать семь тысяч крон. Непостижимо.
Лидия: Сходи к еврею.
Карл: Благодарствуем. Уже был. Я плачу сорок пять процентов ренты, и он грозится показать моё долговое обязательство маме, если я запоздаю с выплатой.
Лидия: У меня есть кое-какие драгоценности.
Карл: Идиотка! Замечательная мысль! Профессор Экдаль бегает по