слышится сердечное чувство, а не пренебрежение или снисходительность. Он впервые представил своим первым читателям Будду и буддизм. Марко называет Будду необычным именем: Сагамони Буркан — «Божественный Будда». Первая часть этого имени — его транскрипция «Шакьямуни». Этот термин из санскрита означает: «святой из царского рода Шакья». Вторая часть произведена от монгольского слова «бурхан», означающего «бог», «божественный» или «святой».
«Этот Сагамони был первый человек, во имя которого делались идолы», — объясняет Марко и далее описывает его как «святого и лучшего человека среди них», добавляя, что он был первым человеком, «которого они почитали за святого и сделали ему идола».
Марко продолжает: «Он был сыном великого царя, богатого и могущественного. Вел он столь добродетельную жизнь, что не желал слышать ни о чем мирском и не желал быть царем. И когда его отец увидел, что сын не желает царствовать… он был от того в великой досаде. Он сделал ему весьма лестное предложение, сказав, что венчает его полновластным царем державы, и тот станет владеть ею по своей воле. Он же готов был отказаться от венца и не стал бы никому приказывать, хотя остался бы господином и повелителем.
Его сын сказал, что воистину ничего не желает. И когда отец его увидел, что он не желает никакой мирской власти, он пришел в столь великую досаду, что едва не умер от горя. И неудивительно, потому что у него не было сыновей, кроме этого, и некому было оставить царство после смерти. Король долго размышлял… и велел ему поселиться в очень красивом дворце, и дал ему тридцать тысяч красивых и обворожительных дев для услужения, и приказал им играть с ним день и ночь, пообещав, что первая, кто соблазнит его возлечь с ним, станет его женой и царицей».
Девушки исполнили приказ. Они играли, пели и плясали. Они «прислуживали ему за столом и не оставляли его целыми сутками». Однако сын отказывался «потворствовать своим слабостям» и вел добродетельную жизнь, храня целомудрие. «Скажу вам, — говорит Марко, — что он был столь нежным юношей, что в юности никогда не выходил из дворца своего отца и не видел мертвого или увечного, потому что отец не позволял старикам и калекам являться перед ним». Такая невинность не могла сохраняться до бесконечности.
«И вот случилось, что этот молодой человек, получив позволение отца выехать на прогулку в прекрасном обществе, скачет однажды по городу и видит мертвого, которого несли хоронить, и за ним следует много народу. Он пришел от этого в смятение, потому что никогда не видал мертвых. И он тут же спрашивает тех, кто был с ним, что это, и те отвечают ему, что это мертвец.
— Как, — спрашивает царский сын, — разве люди умирают?
— Да, воистину, — отвечают ему.
На это юноша ничего не сказал и поехал дальше в большой задумчивости. Вскоре ему встречается дряхлый старик, согбенный годами, который не мог ходить, и во рту у него не осталось ни одного зуба, но все их он потерял с возрастом. Юноша спрашивает: «Как из юношей получаются такие старые и согбенные, как этот?» И слуги отвечают ему: «Государь, всякий, кто долго живет на этом свете, должен состариться, подобно этому человеку, и затем умереть». И тогда царский сын, узнав о старости и смерти, возвратился во дворец, испуганный и потрясенный».
Марко пересказывает эту легенду с большей убежденностью и точностью, нежели другие религиозные предания. Их всех историй, слышанных им в странствиях, рассказ о молодом человеке, потрясенном смертью и старением мира, вызвал в нем самый сильный отклик. «Он ушел в великие горы вдали от дорог, ища самых суровых и диких мест, и провел там дни своей жизни в праведности и чистоте, и вел трудную жизнь, питаясь кореньями и травами, и дикими плодами, и свершал великое воздержание, совсем как если бы он был христианином».
Марко видит в этой стадии жизни молодого царского сына связь между Востоком и Западом, между христианской верой и мировоззрением буддизма. Более того, под влиянием этого предания он решается возвести основную идею буддизма до уровня христианства, какой бы еретической ни показалась эта идея венецианцам. «Ибо воистину, будь он христианином, он стал бы великим святым у Господа нашего Иисуса Христа, столь добрую и чистую жизнь он вел».
После паузы Марко подводит рассказ к заключению. «Когда этот царский сын умер, его отнесли к царю, его отцу. Когда он увидел мертвым того, кого любил более самого себя, нечего говорить, в какой он был досаде и горести: он едва не лишился чувств… Он объявил великий траур и оплакивание во всем народе. Затем царь велел сделать его
подобие из золота и драгоценных камней, и велел поклоняться ему по всей стране с величайшим благоговением, как богу».
Внезапная перемена интонации показывает, что, при всей готовности Марко принять Будду, он сохраняет скепсис относительно доктрины реинкарнации. «Они говорили, что он был богом, и говорят так до сих пор, и также — что он умирал восемьдесят четыре раза; потому что, говорят они, когда он умер в первый раз, будучи человеком, он затем ожил и стал быком, затем ожил и стал конем, и затем ослом, и так, говорят они, он умирал восемьдесят четыре раза, и каждый раз, они говорят, он становился животным, собакой или иным, но в восемьдесят четвертый раз, говорят они, он умер и стал богом; и его идолопоклонники почитают лучшим из богов и величайшим, какой у них есть».
На отношение Марко к буддизму сильно повлияло монгольское поклонение Будде как могущественному чародею. Но и собственный взгляд Марко отбросил свой свет на буддистские предания, с которыми он познакомился в Индии. В них он находит идеальный образ отца, который не покидает сына, как покинул его много лет назад его отец, и духовный ориентир, во всех отношениях превосходящий похотливого и бренного Хубилай-хана. Вечно недоступный Будда исполнил эту возвышенную роль, и одобрительное восприятие буддизма, возможно, освободило Марко от уз его прошлого.
Во владениях Будды ничто не считалось шокирующим или богохульным — эта перемена точки зрения отмечает первый перелом в сознании Марко со времени его болезни на маковых полях Афганистана. На сей раз просветление было достигнуто вполне естественным путем, и тем не менее ошеломляло. Он почти готов признаться, что впервые ему не хватает слов для описания перемен в его самосознании. Пережитое в Индии оказалось неподвластным его перу. Теперь он не воскрешает свои приключения для развлечения читателей, оживляя их силой воображения. Нет,
он набрасывает зарисовки на незаконченном холсте. Здесь скорее виден духовный поиск и размышления вслух, а не приключенческие рассказы для всех и каждого. Славные битвы и соблазнительные наложницы, которых он расписывал прежде, бледнеют перед значимостью духовного странствия, разворачивавшегося перед ним; перед его последним и самым великим открытием: открытием себя.
В описании Цейлона Марко упоминает переход через крутые недоступные горы, на вершине которых стоял «памятник» Адаму — по крайней мере, так рассказывали ему мусульмане и христиане. Однако, отдав долг этому традиционному объяснению, он тут же переходит к буддистской интерпретации «гробницы». Независимо от того, кто был увековечен в этой отдаленной местности, все веры сходились в том, что здесь находятся «зубы, волосы и чаша» — чаша для еды — почитаемой личности. Марко не забывает отметить, что не согласен с теми, кто утверждает, будто здесь можно найти останки Адама, «потому что писание нашей Святой Церкви говорит, что он в другой части света. Решение этого вопроса я хочу предоставить другим».
В 1281 году Хубилай-хан узнал от побывавшего в тех горах мусульманина, что там можно найти останки Адама. «Тогда он сказал себе, что ему необходимо получить зубы, чашу и волосы». Это желание, каким бы непрактичным оно ни было, захватило дряхлеющего Хубилай-хана. Как и во многих других случаях, он «отправил послов к королю острова Цейлон с просьбой отдать ему эти вещи». К экспедиции охотно присоединился бы и сам Марко, если бы к этому времени он не обдумывал плана возвращения домой. Однако он описывает ее с таким одобрением, будто сам в ней участвовал. Через три года послы добрались до места назначения. Как повествует Марко: «(Они) так исхитрились, что в конце концов получили два коренных зуба, больших и толстых, и также получили несколько волос и чашу, из которой он (почитаемый) когда-то ел. Когда гонцы великого хана добыли вещи, о которых я вам говорил, они пустились в путь и возвратились к своему владыке. Когда они подходили к великому городу Камбулак, где находился великий хан, они дали ему знать, что возвращаются со святыми мощами, за которыми он посылал». Хубилай с благодарностью принял доставленное, обратив особое внимание на чашу, потому что слышал,
