времени смерти Марко. Табличка говорила о глубине отношений между великим ханом и много лет служившим ему венецианцем.
Вторыми были «буддийские четки», сделанные, согласно описи вещей Марко, из самшита, «наподобие наших четок» — тщательно выверенная формулировка должна отграничить эти четки от их христианского аналога. Этот предмет говорит о том, с каким жаром искал Марко духовного просвещения в Азии и в Индии.
Третьим был «бокта» — монгольский шлем или головной убор, украшенный жемчугом и драгоценными камнями. Возможно, этот необычный головной убор носила когда-то юная принцесса Кокачин, которую Марко сопровождал из Китая. Жаловать верных слуг царственными одеяниями было в обычае, и для нее было вполне естественно отблагодарить венецианца, который благополучно доставил ее через всю Азию к новому дому. Марко писал, что она лила слезы при их расставании и, возможно, в ту же печальную минуту и наградила его.
Само по себе накопленное Марко богатство не позволяет причислить его к финансовой элите Венеции, но, возможно, нам известно не все. Значительную, если не большую часть его достояния могли составлять драгоценные камни, привезенные из Азии. Рубины и сапфиры легко было утаить от соперников по торговле, сборщиков налогов и даже от родственников. Марко с отцом и дядей много лет жили среди монголов, пряча драгоценности в швах одежды. Рассказ о том, в какое отчаяние пришел Маттео, узнав, что жена отдала его непритязательную на вид одежду бродяге, позволяет оценить, насколько существенной была эта часть имущества. При обычном порядке вещей для Марко естественно было поддерживать этот освященный временем обычай и после возвращения в Венецию.
В этом случае истинный размер его богатства остался неизвестен местным властям и, вероятно, навсегда останется тайной.
Медленно тянулись часы, и смерть Марко приближалась. По венецианскому обычаю, закат отмечал конец дня, и скоро должно было наступить 9 января. Нотариус датировал завещание Марко 8 января, а это значит, что его жизнь оборвалась между закатом 8 и 9 января 1324 года.
Самый знаменитый в мире путешественник большую часть своей жизни провел пленником. Сначала десятилетия роскошного «заточения» в границах Китая, затем плен в генуэзской тюрьме. Удивительно, что лучшее время его жизни пришлось на эти годы, когда он вдоль и поперек изъездил Азию, служа Хубилай- хану, а потом диктовал мемуары. Он обладал бесконечным терпением перед лицом тяжелых испытаний. Оно и позволило ему вернуться домой из дальних странствий, а потом завершить свою повесть при самых неблагоприятных обстоятельствах, во вражеском плену. Его беспокойный дух сделал «Путешествия» и исторической хроникой, и произведением искусства, сохранил исчезнувший мир в форме не тускнеющего со временем приключения.
Похороны в Венеции того времени были пышной церемонией, на которой сказалось влияние Византии. Покойного поднимали со смертного ложа и укладывали на пол или на носилки, усыпанные пеплом. Затем звонил траурный колокол, священники затягивали латинскую молитву. Вдове полагалось публично проявлять свое горе, плакать, рыдать и рвать на себе волосы. Когда помощники гробовщика заворачивали тело в саван и выносили к месту последнего покоя, ей полагалось преградить им дорогу и зарыдать с новой силой. Траурная процессия сопровождала тело в церковь, члены семьи следовали за носилками, шумно оплакивая свою утрату. То же театральное действо повторялось у могилы. Бедные венецианцы на несколько дней выставляли тела умерших родных на улицу, чтобы собрать милостыню у прохожих, но богатая семья Поло быстро организовала достойные похороны. Марко похоронили на кладбище при церкви Сан-Лоренцо, рядом с его отцом Никколо, вместе с которым он объездил свет. Несколько лет спустя, в 1348 году, его младшая дочь Морета завещала похоронить ее там же, «в склепе родителей».
Предание гласит, что место упокоения Марко было отмечено гробницей его отца, то есть самый знаменитый гражданин Венеции не удостоился собственного памятника, не считая, конечно, его «Путешествий».
Большинство современников Марко Поло относились к его свершениям равнодушно или пренебрежительно, но история его не забыла.
Эпилог
РАССКАЗЧИК
Хотя «Путешествия» были достаточно точны, прозвище «Миллион» осталось за Марко Поло и после смерти. Поначалу в нем видели скорее создателя увлекательных легенд, чем историка. Например, флорентинец Амалио Бонагуиси, переводивший книгу Марко, писал в 1392 году, что венецианец взялся за этот труд, «чтобы провести время и развеять меланхолию». Он предупреждал читателей своего перевода «Путешествий»: «Содержание представляется мне неправдоподобным, но если все это правда, придется поверить в чудеса».
Реакцию Бонагуиси можно понять. Соавтор Марко, Рустичелло, вольно вводил в повествование христианские чудеса, полагая, что без них история окажется недостаточно увлекательной; столь явные литературные вставки, хотя и немногочисленные, заставляли сомневаться в реальности приключений Марко Поло. «Возможно, все, что он рассказывает, и правда, — заключает переводчик, — но я этому не верю, хотя по всему миру в разных странах можно найти много различий… я переводил для своего удовольствия… не ожидая веры или доверия».
Подобное положение вещей не столь невероятно, как представляется, потому что единственная книга, хотя бы отчасти сравнимая с трудом Марко Поло, действительно была сборником выдумок и обольстительных мифов, выдаваемых за факты. Сэр Джон Мандевиль, чьи «Путешествия» впервые вышли во французском издании в 1356 году, мог бы называться английским Марко Поло, если бы не то обстоятельство, что сэр Джон, по всей вероятности, никогда не выбирался за пределы обширной аристократической библиотеки, в которой он искусно складывал мозаику из захватывающих рассказов об Индии и Азии, прибегая к известным и неизвестным античным авторам. Таинственный Мандевиль, о котором известно только, что он был английским рыцарем из Хертфордшира, писал, что покинул дом в 1322 — по другим версиям, в 1332 году — и отправился в Святую Землю, а оттуда в Индию, Персию и даже в Китай, откуда вернулся домой в 1356 (или 1366). Он объявил, что показывал записки о своем путешествии папе, который объявил их истиной. В действительности это была искусная компиляция из исторических и иных трудов — в том числе из Плиния, Геродота и таинственного пресвитера Иоанна, увлечения которым не избежал и Марко, а также из различных романов об Александре Великом. Мандевиль использовал и работы менее известных авторов, таких как Альберт из Айкса, Вильям Триполийский, Одорик Порденонский и Винсент из Бове, которые в свою очередь много заимствовали у античных авторов. Понятно, что опус Мандевиля в дальнейшем использовали другие сказочники. Воображаемые «Путешествия» Мандевиля приобрели популярность в Англии времен Средневековья и Ренессанса. В XV веке Мандевиля переиздавали в пять раз чаще, чем Поло. На протяжении двух столетий обе книги воспринимались как увлекательные фантастические описания вымышленных странствий. В начале XVIII века труд Мандевиля оценили по- новому, как «описание волшебных и сказочных стран».
В отличие от Мандевиля, который сознательно вводил читателей в заблуждение, Марко верил каждому продиктованному им слову, однако для него истина была не в буквальной передаче фактов. Она включала субъективные взгляды, плоды воображения и даже элементы мифа, которые помогали создать более широкую и убедительную картину реальности. Если бы Марко верил только фактам, его повесть вышла бы столь же сухой, как отчеты, оставленные его предшественниками из духовного сословия. Но его рассказ, хоть и полный преувеличений, не был выдуманным, и он ожидал — даже требовал — чтобы читатели верили каждому слову. Такой подход мог оказаться чрезвычайно обременительным, поскольку вынуждал засвидетельствовать истинность всех описаний, но в пересказе ноша возлагалась уже на читателя, которому Марко зачастую с вызовом предлагал принять на веру все, сказанное им.
За два десятилетия странствий Марко понял, что факты бывают фантастичнее вымысла, но ему
