ГЛАВА 46
Мы вернулись в большую нижнюю комнату. Время бежало. Китаец в рубашке с расстегнутым воротником свободно говорил по-японски, и переговоры с вновь прибывшими — мускулистыми японцами в черных деловых костюмах и непременно хотя бы без одного мизинца — продолжались на этом языке. Японцы расположились шеренгой у одной стены, головорезы чиу чоу у стены напротив, каждый боец выбрал противника и неотрывно наблюдал за ним. Иши и главные переговорщики с японской и китайской стороны пили за длинным столом сакэ. А мы с Чаньей сидели на подушках на полу. Изрядно подвыпивший Иши, видимо, для того, чтобы продемонстрировать татуировку, широко распахнул рубашку, и адмирал Ямамото сурово взирал между складок ткани. Итальянец, стройный сухопарый человек с копной темных курчавых волос, был в черной рубашке с короткими рукавами, джинсах и сандалетах без носков. Он присел на корточки в углу, привалившись спиной к стене. Иши не без пренебрежения в голосе объяснил, что это прилетевший из Рима реставратор произведений искусства. Главный японец, судя по всему, не хотел испытывать судьбу. Иши добавил, что итальянец способен снять микрон краски с шедевра пятисотлетней давности. Я догадался, что один из японских головорезов — хирург. И мне стало непонятно, чему радуется художник. А он с каждой минутой становился все веселее. Наконец в напряженных переговорах наступила пауза.
— О главном договорились, — бросил мне Иши. — Остались только детали: права собственника, реклама и все такое прочее.
Чанья, по роду своего ремесла, успела нахвататься у клиентов японских слов и теперь, догадавшись, какого рода предстоит сделка, вновь разразилась потоком рыданий. При этом то и дело бросала на Иши недоверчивые взгляды; округлившиеся от ужаса глаза стали огромными, словно блюдца. Когда итальянец и японский хирург направились к нам, она в отчаянии закрыла руками груди. Но их интересовал Иши, а не мы. Он тем временем снял рубашку, все остальное и, повернувшись к нам, объяснил:
— Якудза проявила гуманность.
В это время хирург достал из кармана шприц, из другого — небольшой пузырек. Разорвал гигиеническую упаковку, снял с иглы предохранительный колпачок и погрузил иглу в пузырек.
— Мне разрешили сначала умереть. Я ответил «нет» и заявил, что хочу руководить снятием моих шедевров. Одно неверное движение, и я навеки прокляну этого макаронника. — Художник тряхнул головой и посмотрел на Чанью: — Не тревожься, любимая. Это окупит все. Больше не о чем беспокоиться. Ты сохранишь свои титьки. — Он помолчал, пока один из его соплеменников обвязывал ему голову белым шарфом с черными буквами — на манер камикадзе. Хирург ввел Иши в руку лекарство. — Это новейшее психотропное средство — я смогу за всем наблюдать и при этом не чувствовать боли. Словно сгусток сознания, стану следить за тем, как с меня сдирают кожу. Считаю это своим триумфом: подобно змее, сбрасываю кожу и расстаюсь со своим эго и жизнью во славу Будды и во имя любви к человеку. После всего, что я сделал, думаю, это героический поступок. Но вы, если не хотите смотреть, вольны уйти. Я обещал им, что все останется втайне.
Я сказал Чанье, чтобы она, пока есть возможность, уносила ноги, хотя с тех пор, как стороны договорились о сделке, ей никто не угрожал и на нее почти не обращали внимания. Защищал ли я ее, или мной руководил какой-то иной мотив? Может быть, я стыдился своего нездорового любопытства? Или не хотел, чтобы она заметила, насколько меня заворожило то, что должно было произойти? Или наоборот: не желал видеть, как все это занимает ее? Я проводил девушку до двери, поцеловал и вытолкнул за порог. К тому времени как вернулся, наркотик успел подействовать — Иши больше не владел ногами. Хирург выкрикнул приказание, пятеро японцев немедленно окружили художника и осторожно положили на длинный стол. Татуировщик совершенно потерял контроль над своим телом — между сознанием и нервами не осталось связи, но немигающие глаза продолжали светиться. Мне очень хотелось знать, что он думает в это время.
Под руководством итальянца хирург сделал несколько ловких разрезов: от подмышек до бедер и по внутренней поверхности рук. Кругами рассек кожу на лодыжках, запястьях, вдоль пениса и с помощью реставратора и своих подручных поразительно быстро лишил Иши кожного покрова. Итальянец осторожно, как обращался бы с любым шедевром, скатал кожу и понес на второй этаж на консервацию. Все последовали за ним, а я остался в просторной комнате наедине с Иши. На стенах сияли его картины, а сам художник, теперь уже абсолютно обнаженный, непостижимым образом управлял своим уходом.
ЧАСТЬ VII
ПЛАН Б
ГЛАВА 47
Ну вот, мы получили окончательные официальные результаты лабораторных анализов, — сообщила Элизабет Хэтч ровным голосом, демонстрируя высшую степень самообладания. Но при этом бросала на меня застенчивые взгляды. У меня имеется своя разведывательная сеть, и источники донесли, что вчера вечером американка совершила еще одну ходку, и опять к той самой девице. Не иначе любовь — у меня такое ощущение, что эта женщина еще вернется. — Похоже, мы имеем дело с одной и той же ДНК и в случае Стивена Брайта, и в случае Митча Тернера. Но проблема в том, что, согласно нашей базе данных, ДНК принадлежит террористу Ахмаду Ионе, который погиб при взрыве бомбы в индонезийском местечке Самаланга за несколько недель до убийства Брайта.
— Значит, он убил Митча Тернера, взорвался, а затем возвратился, чтобы разделаться с Брайтом, — прокомментировал Хадсон.
Я не вполне понял, шутит он или нет. Встреча в номере ЦРУ в гостинице «Шератон» по своей сюрреалистичности напоминала театральную репетицию. Каждому из офицеров предстояло написать отчет, и это совещание было чем-то вроде тренировки.
— Попробуем ограничить круг возможностей. Первая; Ахмад Иона не имеет отношения к преступлениям, но дал свои волосы и пальцы коллегам, чтобы запутать следы, или таким образом хотел упрочить свою репутацию. Вторая: Иона совершил оба убийства, а в индонезийском случае улику в виде ДНК нам подбросили.
— Подойти надо к этому вот как, — заявил Хадсон, удивительнейшим образом мутировавший в первоклассного канцеляриста, — разыграть индонезийский след. Да, на месте взрыва бомбы обнаружена принадлежащая этому человеку ДНК. И что из того? Останки скоропалительно сожгли и не позволили нам провести исследование. Откуда известно, что там обнаружено и обнаружено ли вообще что-нибудь? Нельзя рассчитывать, что индонезийцы ведут себя с нами честно. В конце концов, они ведь тоже мусульмане и втайне не могут не сочувствовать радикалам.
— Согласна, — кивнула Элизабет. — Будем разрабатывать индонезийский след, пока не просеем все до фотонов.
— Так и следует поступать, — согласился Хадсон.
Американцы внезапно вспомнили о моем присутствии.
— Мы пригласили вас сюда, потому что играем в одной команде. Вы согласны с высказанными предположениями?
Я устал врать на потребу Викорну, вдруг представил лица Мустафы и его отца и испытал безрассудное, освобождающее и глубоко буддийское желание сказать правду.
— На самом деле Митча Тернера и Стивена Брайта убил сбрендивший японский татуировщик, который запутался в собственном сознании. Перед смертью он во всем признался. «Аль-Каида» к этим преступлениям не имеет никакого отношения.
