«Куда подует самовластье»
Науки и искусства были приятны императрице, но доклады и экстракты Ушакова все же интересней. Учреждение у него было небольшое – человек пятнадцать-двадцать, и без дела они не оставались: колодников у Андрея Ивановича сидело до двухсот-трехсот человек. И хотя ни о каких массовых репрессиях говорить не приходится (при Анне было рассмотрено не более двух тысяч политических дел, а при Елизавете за первые десять лет ее правления – 2500), тем не менее Тайная канцелярия была местом нехорошим.
Мстительная и злопамятная Анна Иоанновна лишь ждала случая, чтобы посчитаться с бывшими верховниками за свое унижение в 1730 году. По спорному делу о наследстве в страшную машину Тайной канцелярии в 1736 году был затянут князь Дмитрий Михайлович Голицын. Он был стар и болен, давным- давно отошел от государственных дел и жил в окружении книг в своем подмосковном имении Архангельском. В декабре 1736 года было приказано силой привести его на допрос.
Сохранился рассказ его дворовых о том, как гордый князь вел себя при аресте. Когда караульные получили указ Анны Иоанновны снять с него шпагу и кавалерию ордена, то «он им снять с себя не дал и [сам], сняв с себя кавалерию и шпагу, выбросил в окно на улицу, и присланы были по него гренадеры, чтоб ево брать во дворец, и он им взять не дался ж и говорил: „Меня и свои люди отнесут“, и как ево люди взяли и, положа на скатерть, понесли во дворец, и сама государыня изволила глядеть из окна по пояс и говорила ему: „Принеси, князь Дмитрей Михайлович, вину, я тебя прощу“, и он сказал: „Не слушаюсь я тебя, баба такая“, а персону до Ее величества оборачивал все к стене и не глядел на нее, такой он сердитой человек».
Суд приговорил бывшего главу верховников к смертной казни, замененной заточением в Шлиссельбургской крепости. Сосланы были и его родственники. 9 января 1737 года Голицына привезли на мрачный остров. Он протянул только до весны и 14 апреля умер в тюрьме. В 1738 году наступила очередь Долгоруких. Фаворит Петра II Иван Долгорукий и его отец Алексей Григорьевич вместе с женами и детьми были отправлены в ссылку еще в 1730 году. Здесь не было какого-то особого злодейства – так всегда поступали в России: ссылали или казнили не только опального вельможу, но и весь его род, корень.
Долгорукие обвинялись в том, что не оберегали здоровья юного царя Петра II, занимали его охотой и развлечениями, тем самым «отлучая Его величество от доброго и честного обхождения», а потом, несмотря на то, что царь был «в таких младых летах, которые еще к супружеству не приспели… привели на сговор к супружеству к дочери его, князь Алексеевой, княжне Катерине».
Вначале семейство отправили в дальнюю пензенскую деревню. По дороге обоз Долгоруких нагнал посланный из Москвы офицер и отобрал у них ордена и прочие награды. Не успели сосланные разместиться в селе, где им предстояло жить, как пришла новая напасть. Вот как описывает это жена князя Ивана Наталья Борисовна: «Взглянула я в окно, вижу пыль великую на дороге, видно издалека, что очень много едут и очень скоро бегут». Это по указу царицы прибыл отряд солдат, чтобы арестовать Долгоруких и везти их в Сибирь, в Березов. Начался долгий и скорбный путь по рекам, непроезжим дорогам, все дальше и дальше от Москвы…
Ссылка в Березов оказалась серьезным испытанием для вельмож. И дело было не только в бедности, к которой они привыкали с трудом, может быть впервые взяв в руки деревянные ложки и глиняные чашки. Семья была большая и недружная. Ее глава – Алексей Григорьевич – часто ссорился со старшей дочерью – «порушенной невестой» Екатериной, приходившей в отчаяние при виде того же убогого жилья, в котором незадолго до приезда Долгоруких умерла ее «предшественница» – тоже «порушенная невеста» Петра II Мария Меншикова. Князь Иван сошелся с местными жителями, часто прикладывался к бутылке: был несдержан на язык, кляня Анну Иоанновну и Бирона – главных виновников своих несчастий.
Российская жизнь без доносов ненормальна, и нашелся «доброжелатель» – подьячий Тишин, который и донес в Петербург о предосудительных разговорах ссыльных. Шел уже восьмой год их ссылки. Всех Долгоруких (кроме Алексея Григорьевича, умершего в 1734 году) доставили в Тобольск, а в начале 1739 года – в Шлиссельбург. Начались следствие, допросы, пытки. Не осуждая князя Ивана Долгорукого, испытавшего весь ужас застенка и принявшего мученическую смерть, нельзя не сказать, что именно его показания оказались наиболее информативными для следователей. Они привели к арестам, казням и пыткам многих людей, с ним связанных. В ряде случаев Иван рассказал о тех «преступных» эпизодах, которые не оставили после себя компрометирующих свидетельств. Так следователи, а потом и Анна Иоанновна впервые узнали всю подлинную историю с составлением подложного завещания Петра II, о чем другие Долгорукие умолчали. Если бы не показания князя Ивана, дело вряд ли бы закончилось таким кровавым исходом. 31 октября 1739 года Генеральное собрание – суд, состоявший из первейших сановников (кстати, только русских), – приговорило князя Ивана к колесованию, его дядьев – Сергея и Ивана Григорьевичей, а также Василия Лукича – к отсечению головы. 8 ноября под Новгородом они были казнены. Анна Иоанновна «помиловала» Ивана Алексеевича, заменив колесование четвертованием. Его младшие братья – Николай и Александр – были отвезены в Тобольск, где им вырезали языки и наказали кнутом. Правда, в последнюю минуту казнь молодых людей отменили, но указ о помиловании опоздал – сибирское начальство сообщило в Петербург, что преступники уже наказаны и сосланы в Охотск и на Камчатку. Суровая судьба ждала и сестер князя Ивана – все три были насильственно пострижены: царская невеста Екатерина – в Томске, Елена и Анна – в Тюмени и Верхотурье. Тишин получил повышение – стал секретарем, а также удостоился премии в шестьсот рублей. Согласно указу Анны было предписано выдавать ему эти сребреники в течение шести лет, так как он «к пьянству и мотовству склонен». Государство всегда трогательно заботилось о своих доносчиках.
Цвет крови
Казнь Долгоруких произвела тягостное впечатление на общество, хотя всем была ясна политическая подоплека кровавой расправы с людьми, которые давным-давно уже не угрожали царице, – месть злопамятной Анны Иоанновны. Но не успели утихнуть разговоры о деле Долгоруких, как началось новое политическое дело, уже в самом Петербурге, не на шутку обеспокоившее местных жителей.
Накануне знаменитого праздника Ледяного дома произошел неприятный инцидент, имевший серьезные последствия. Кабинет-министр Артемий Волынский избил поэта Тредиаковского, который пришел жаловаться на его самоуправство. Произошло это в приемной Бирона и стало последней каплей, переполнившей чашу терпения временщика. Он уже давно заметил, что Волынский, его выдвиженец и преданный слуга, все больше и больше отдаляется от обожаемого раньше патрона, перестает быть благодарным, не ищет, как обычно, ласки. Такие люди, как гордый и честолюбивый Волынский, недолго ценят услуги тех, кто помог им взбежать по служебной лесенке. Став кабинет-министром по воле Бирона, Артемий Петрович был недоволен своей зависимостью от него, жаловался друзьям на то, что угодить капризному временщику очень трудно. В Кабинете министров он был на ножах с Остерманом, который подставлял своего молодого и горячего коллегу под выволочки Бирона. Андрей Иванович вел себя, как всегда, осторожно, а сам только и ждал момента, чтобы выбросить Волынского из Кабинета. Но для этого требовалось подготовить самого фаворита – человека недоверчивого и пристрастного (как писал Клавдий Рондо, ставить вопросы Бирону бесполезно, этим ничего от него не добьешься).
И вот постепенно, благодаря усилиям Остермана до Бирона стали доходить слухи о попытках сближения Волынского с племянницей императрицы принцессой Анной Леопольдовной, вышедшей к тому времени замуж за принца Антона Ульриха. Это весьма обеспокоило фаворита – ведь от этой пары они с Анной Иоанновной надеялись получить послушного наследника.
Кроме того, стало известно о каких-то ночных бдениях в доме Волынского. Действительно, Артемий Петрович и его друзья-«конфиденты» сочиняли «Генеральный проект поправления государственных дел». Знания и опыт кабинет-министра и его товарищей, чиновников высокого ранга, позволили усмотреть немало недостатков в государственной системе и предложить пути их исправления.
Вечеринки в доме холостяка Волынского и даже сочинение проекта в принципе не содержали в себе криминала – прожектерство было тогда делом распространенным и весьма поощряемым властью, но подозрительный Бирон усмотрел в инициативе «конфидентов» преступный умысел.
После случая с Тредиаковским Бирон, страшно раздраженный на Волынского и умело управляемый Остерманом, потребовал от царицы убрать Артемия Петровича. Та не без колебаний согласилась, а уж Ушаков дело свое знал хорошо. Начались допросы. Их протоколы почти сразу же попадали во дворец, к Анне Иоанновне, и она вошла во вкус розыска и даже собственноручно написала «допросные пункты» для
