К чертям Бурна!
– Я пойду перекусить, а потом буду в больнице графства у доктора Фрэнкса.
– Хорошо, сэр.
Но прежде он заглянул к себе и позвонил жене.
– Это я… Ладно… Нет, отель вовсе недурен… Да, я поужинал с ними вчера. Они шлют тебе привет… Можешь себе представить… Пока никаких идей… Да, дорогая… И я тебя тоже.
Он застал Фрэнкса в операционной. Тот мыл руки после вскрытия. Останки Джонатана Риддла помощники доктора уже увезли и поместили в холодильник. Теперь надо было ожидать коронера, который выпишет свидетельство для передачи тела родственникам. – Ты помнишь Тессу?
Тесса, молодая симпатичная блондинка, была секретаршей Фрэнкса. Уайклифф уверил доктора, что Тессу он помнит. Это было удивительно, потому что секретарши патологоанатома менялись с калейдоскопической быстротой, и все соответствовали единому стандарту: были молоды, симпатичны, белокуры и, по слухам, не чурались любовных утех.
– Хотите кофе?
– Да, Тесса, благодарю.
Электрические часы на стене комнаты показывали половину одиннадцатого. За окнами, закрытыми дощатыми жалюзи, было темно. Операционная освещалась неприятным голубоватым светом люминесцентных ламп, практически не дававших тени, а Уайклифф как раз предпочитал мягкий теплый свет, придающий предметам зыбкость и объемность.
Фрэнкс застегнул золотые запонки на манжетах, надел пиджак и поправил галстук. Теперь он был самим собой – полный, розовый, подтянутый и элегантный.
– Его застрелили. Рана была смертельной. Все остальные повреждения – а их достаточно – являются посмертными. Не ручаюсь на сто процентов, но, похоже, сразу после смерти он оказался в воде, и его протащило по каменистому дну мелководья. Возможно, это последствия шторма. Если бы он сразу попал на глубокое место, то не был бы так изуродован, а кроме того, он бы еще не всплыл и пробыл бы под водой не меньше нескольких суток. Разложение только началось. Это объясняется и его конституцией: он худой и костлявый.
– Когда наступила смерть?
Фрэнкс уставился на него круглыми от удивления глазами.
– Слушай, для чего я тут распинаюсь перед тобой уже полчаса?
– Когда?
– Если бы мне сказали, что он исчез в течение дня в пятницу, я бы не удивился. – Фрэнкс сопроводил свои слова глубокомысленным почесыванием лысой головы.
– Как бы я хотел, чтобы ответы на свои собственные вопросы тоже можно было узнавать из газет, – улыбнулся Уайклифф.
– Кофе готов, – объявила Тесса, входя в комнату.
Они направились в кабинет доктора, который отличался от операционной только меньшими размерами: такой же белый, чистый, ярко освещенный.
– Как ты можешь работать здесь? Лично у меня от этого света уже болят глаза.
– Привычка, – ответил Фрэнкс, разливая кофе в чашки. – Сахар?
– Спасибо, не надо.
– Этот Риддл, видать, очень любил изюм и орехи. Он ими лакомился буквально за пару часов до смерти.
– Больше ничего не нашел в желудке?
– Нашел, но не очень много. Почти переваренные остатки пищи. Но можно утверждать, что он наверняка ел ветчину и помидоры – сохранились семена и кожица.
– На конечностях не осталось следов от веревок?
– Нет. А почему ты спрашиваешь?
– Может быть, ожоги?
– Тоже нет. Ты что, всерьез поверил этим байкам о колесе?
Уайклифф сделал неопределенный жест рукой и ничего не ответил.
– В тот день, когда я замечу, что ты упустил что-то в своем расследовании, я дам клятву оставаться до смерти целомудренным. – Фрэнкс отпер стол и достал из ящика полиэтиленовый пакет. – Это его часы. Остановились на двенадцати.
– Что можно сказать о пуле?
– Тесса, покажи ему.
Девушка встала и включила световое табло, на котором были укреплены два рентгеновских снимка.
– Смотри. Пуля застряла у самой глазницы. Она расплющена, из чего мы делаем вывод, что пуля свинцовая, двадцать второго калибра. Я ее извлек, но тебе нужно обратиться к эксперту-баллистику, чтобы он подтвердил ее калибр.
– Что можно сказать о входном отверстии?
– Находится в задней части шеи на уровне четвертого шейного позвонка. Пуля прошла сквозь трапециевидную мышцу, разрушила тело позвонка и дальше двигалась наискосок и чуть кверху. Само входное отверстие маленькое, и я сказал бы, что при выстреле дуло находилось в каком-нибудь дюйме от шеи несчастного.
– Значит, либо дуло было поднято, – кивнул Уайклифф; – либо Риддл наклонился.
– Но не очень низко, во всяком случае.
– Что насчет кровотечения?
– Поразительно, но ни один крупный сосуд не залет только несколько мелких. Но немного крови все же вытекло.
– Какая группа?
– Вторая, резус положительный.
– Все соответствует.
Не так-то легко выбросить тело в море, если, конечно, не имеешь лодки. Проще всего сделать это с мола или пирса. Но там всегда люди, а ночью сторожа. Непроизвольно мысли Уайклиффа перекинулись на бассейн за домиком на сваях. А что, если?…
– Еще кофе? – Тесса наклонилась к нему с кофейником, и до него донесся запах дорогой парфюмерии.
– Риддл подозревал, что болен акромегалией. Это действительно так?
– Да, – помрачнел Фрэнкс. – Но каких-либо серьезных изменений в организме я не отметил. Возможно, заболевание начало бы прогрессировать с возрастом…
Уайклифф отправился в отель и добрался туда как раз к полуночи. Ночной портье отсутствовал, но у Уайклиффа был ключ, и он сам открыл дверь и вошел в пустынный вестибюль. У конторки висели на стене различные объявления, среди них Уайклифф увидел таблицу расписания приливов. Он провел пальцем по колонке цифр. В пятницу, в ночь на тридцатое октября, прилив достиг наивысшей точки в 23.25.
Глава 8
В субботу с утра сияло солнце, море сверкало, все цвета казались ярче, а воздух свежее. Во временном кабинете Уайклиффа было всего одно маленькое окошко у самого потолка, но солнце пронизывало и его давно не мытые стекла, и рабочее место Уайклиффа купалось в солнечном свете.
На столе у него лежало несколько докладов, но лишь в двух он нашел нечто для себя интересное. Бывшего булочника допросили при рутинном обходе одного дома за другим, но в его показаниях была деталь, которая противоречила другим свидетельствам и вызывала у Уайклиффа большие сомнения.
–
