Однако, несмотря на размах дела, персонал фирмы был немногочислен. Контора фирмы помещалась в семейном доме на Маросейке, в двух небольших комнатах на первом этаже. В одной, большей, сидели 3–4 конторщика, а в маленькой – сам глава фирмы Петр Кононович и главный бухгалтер немец Владимир Карлович Фельдман. Малочисленность персонала объяснялась отсутствием на первых порах розничных продаж. Вся торговля велась в московском Гостином дворе, где помещались амбары и склады и где чай продавался «десятками, сотнями и более в ящиках и цыбиках». Впоследствии предприятие изменило свою форму. В 60-е годы были открыты и розничные магазины. Три таких магазина имелись в Москве: на Тверской, Кузнецком мосту и Ильинке.
Торговля чаем составляла основу благополучия многочисленной семьи Боткиных. От двух жен у Петра Кононовича было 25 детей. Из них выжило только 14. От первой жены, урожденной Барановой, – три сына: Василий, Николай и Иван, и две дочери: Варвара и Александра. Про первую жену ничего не известно. Умерла она совсем молодой. Вторым браком Петр Кононович сочетался с Анной Ивановной Постниковой из купеческой семьи. По словам одного из внуков, видевшего ее фотографию с портрета, она была красивой и элегантной женщиной. Но и она прожила недолго. От второго брака Петра Кононовича выжили шесть сыновей: Павел, Дмитрий, Петр, Сергей, Владимир и Михаил, и три дочери: Екатерина, Мария и Анна.
О личности самого главы семейства сохранились противоречивые отзывы. Многие говорили о нем как об энергичном, умном, обладавшем деловой хваткой человеке. П. К. Боткин сумел дать своим многочисленным детям прекрасное образование и не мешал им в дальнейшем заниматься тем делом, к которому их влекло. Даже по отношению к старшим сыновьям, которых он хотел привлечь к работе в фирме, отец проявлял редкую в купеческой среде тех лет терпимость, с уважением относился к их выбору и даже поддерживал их стремление к самообразованию. Иначе трудно объяснить, как мог бы его старший сын, Василий Петрович, много помогавший отцу в торговых делах, не достигнув еще и 25-летнего возраста, путешествовать по всей Европе.
Семья Боткиных была очень типичной для старого московского купечества. Образ жизни большинства обитателей дома на Маросейке немногим отличался от быта других особняков купеческой Москвы. Хотя семья Боткиных, благодаря старшему из сыновей, Василию Петровичу, возвышалась над общим культурным уровнем купеческих семей того времени, она в большой мере была пронизана духом той среды, где ценилось не образование, а коммерческая практика. По воспоминаниям близкого родственника семьи А. Фета, дом Боткиных походил на большой комод с бесчисленными ящиками и отделениями. В каждом ящике-закоулке шла своя обособленная жизнь. В то время, когда в бельэтаже у Василия Петровича и Грановского собирались лучшие умы России, на антресолях, в небольших душных комнатушках, где помещались детские комнаты и спальни взрослых, перед старинными иконами молились женщины большого боткинского гнезда. Здесь же на жестких диванах укладывали спать младших мальчиков.
Детство младших Боткиных протекало в обычных условиях быта московского купечества. «Домашняя обстановка, – вспоминает в «Семейной хронике» жена С. П. Боткина, Екатерина Александровна, – особенно в отношении детей, была суровая. Отца боялись. Он был, в сущности, добрым человеком, но никогда не баловал детей, считая это вредным. Он хотел, чтобы они добились своего места в жизни, как он сам, – настойчивым трудом, при отце младшие дети никогда рта не раскрывали, да и некоторые из старших робкого характера держали себя с ним приниженно». Отец сумел привить детям не только уважение к труду, но и к своему сословию. Современники отмечали еще одно качество Боткиных. Вся семья отличалась редкой сплоченностью, взаимопомощью, а также радушием и отзывчивостью.
Петр Кононович скончался в 1853 году, оставив духовное завещание «по английскому образцу». Только два старших сына от каждого брака (Василий, Николай, Дмитрий и Петр) становились во главе торгового дома. Им в равных долях оставлялись дом и весь капитал, из которого они, в свою очередь, обязаны были выделить всем остальным детям по 20 тыс. рублей каждому. Таким образом, из капитала торгового предприятия, по свидетельству самих Боткиных, без особого ущерба было выплачено 200 тыс. рублей – сумма по тем временам весьма внушительная. Отсюда видно, что отец оставил своим детям значительный капитал. Петр Кононович был уже не только московским купцом 1-й гильдии, но и потомственным почетным гражданином, как и его дети.
«Западники на русской подкладке»
Сыновья Петра Кононовича пробивали себе дорогу в жизни с не меньшими настойчивостью и упорством, чем отец. Для большинства из них это уже были иные пути, иные сферы деятельности, связанные в большей мере с творческими профессиями: наукой, литературой, искусством. И здесь купеческие сыновья сумели проявить себя с не меньшим блеском, чем в предпринимательстве.
Особую известность в истории русской общественной мысли, литературы и искусства приобрел старший сын П. К. Боткина, Василий Петрович. Родился он, по разным сведениям, в 1810 или в 1811 году в Москве. Для получения образования был отдан в частный пансион. Впрочем, сам Боткин невысоко отзывался о своем образовании, полученном в пансионе. «Воспитывался я, – вспоминал он в конце жизни, – или, точнее сказать, воспитания у меня никакого не было; вышедши из пансиона (весьма плохого), я ровно ни о чем не имел понятия. Все кругом меня было смутно, как в тумане».
Однако, несомненно, пребывание в пансионе пробудило в нем жажду к образованию, там были заложены основы блестящего знания им европейских языков: французского, немецкого, английского. Затем В. П. Боткин самостоятельно выучил итальянский и испанский. Конечно, и эти знания легко можно было утратить, когда после окончания учения отец сделал его приказчиком и засадил в чайный склад, где молодой Боткин должен был с утра до вечера наблюдать за упаковкой чая, вести переговоры с покупателями, помогать отцу в торговых операциях. Сын безропотно исполнял эти обязанности. Но даже в такой обстановке он находил время напряженно заниматься самообразованием. Все окно его комнаты на складе «завалено было книгами – здесь были Шекспир, Шиллер, последние новости французской, немецкой, английской литературы. Он каждую свободную минуту отдавал любимым занятиям».
Лишь в 1835 году в возрасте 25 лет В. П. Боткин добился от отца разрешения впервые поехать за границу. Поездка первоначально была связана с торговыми делами фирмы в Англии, однако он уговорил отца предоставить ему годовой отпуск для заграничного путешествия. Василий Петрович посещает Германию, Францию, Италию. Путешествие очень помогло формированию его литературных и эстетических вкусов. «Искусства я тогда не понимал, – вспоминает он позднее, – а впервые лишь почувствовал его в Италии, особенно в Риме». В дальнейшем вся жизнь его была в разъездах. Он посетил Испанию (которой посвятил свои знаменитые «Письма из Испании»), Марокко, объездил всю Европу, но особенно трепетный восторг испытывал к Италии, которую обошел всю буквально пешком.
О силе этого чувства свидетельствует красочный отрывок из дорожных заметок о его пешем переходе из Швейцарии в Италию через Симплонский альпийский перевал. Вначале он отдает дань романтической памяти Наполеона, повелевшего проложить эту дорогу: «И был же человек, сказавший, чтоб была дорога чрез эти пропасти, сквозь эти скалы, громады гор. Этот человек был Наполеон. Ему стоило только сказать – и она потянулась, послушная исполинской воле его, перепрыгивая мостами через пропасти, взбираясь по отлогостям гор, минуя каменные массы скал, излучиваясь змеею, извиваясь по карнизам… Словом, чувство глубокого уважения наполняло меня, когда я шел по Симплонской дороге; передо мною было поле битвы человека с природою, тверди и силы с умом». А затем Боткин описывает чувство восторга, которое он испытал от первого соприкосновения с Италией: «Из дикой пустыни гор, где глаза, наконец, утомились мрачными красотами их, сердце сжалось среди страшного бесплодия природы, – вдруг увидел перед собою долину светлую, по которой гирляндами стелется виноград, розовеют персики, природа во всей роскоши юга, – я почувствовал, что передо мной была Италия, и надобно испытать такое чувство! Мне стало легко, весело, я лег на траву и с упоением нежил глаза на очаровательной долине, которая, как чаша, лежала между горами, покрытыми темною, густою зеленью. – Италия, Италия, – я наконец вижу тебя! – повторял я, – чудная, блаженная минута!»
В. П. Боткин
По возвращении из-за границы В. П. Боткин познакомился с В. Г. Белинским, который ввел его в кружок Н. В. Станкевича. Молодой купец, самоучка, ставший знатоком западноевропейских языков, очень заинтересовал московских интеллектуалов того времени: В. Г. Белинского, Н. В. Станкевича, М. А. Бакунина, К. С. Аксакова. Станкевич в письме от 1 мая 1837 года свидетельствует: «Боткин, – молодой купец, недавно приехавший из-за границы, – человек, каких я, кажется, не встречал: столько ума, столько гармонии и святости в душе – мне легче, веселее, когда я его вижу… Может быть, я увлекаюсь, но нельзя
