Исключения были допущены только по отношению к физиологу И.П. Павлову, кораблестроителю А.Н. Крылову, естествоиспытателю К.А. Тимирязеву. Но что, кроме величайших потерь в профессиональном и нравственном смысле могло повлечь за собой массовое наступление армии 'шариковых' на якобы мешавших революции 'Преображенских'? Последствия этого 'марш-броска' известны. Один из ярчайших и непродажных представителей русской философской мысли H.A. Бердяев охарактеризовал эти губительные процессы по ликвидации лучших умов так: 'Положение в мире интеллекта и его представителей, интеллигенции, делается все более угрожающим. Независимость мысли, свобода духовного творчества отрицаются могущественными движениями нашей эпохи. Современные поколения и их вожди не признают руководящего значения интеллекта и мысли…' Все случилось по-писаному: продолжая дорожить вековыми традициями и не желая расставаться с прежними верованиями и идеалами, многие блестящие мыслители начала XX века с их благородными порывами особенно остро почувствовали безысходность собственного положения, потихонечку заполняя безразмерный стан 'заклятых врагов' и отщепенцев честного советского общества.
В 1922 году был вероломно изгнан за пределы родины вместе со всеми членами своего философского кружка неугомонный Бердяев. История повторялась в самом ее дурном проявлении. Не точно ли так же тысячелетия назад изгоняли с родных мест Аристотеля, Пифагора, Анаксагора, Протагора… Да и один ли Бердяев пострадал? Наряду с ним 'официальными' изгоями стали такие ученые, как Н.О. Лосский, С.Л. Франк, С.Н. Булгаков, Л.П. Карсавин, И.А. Лапшин, Ф.А. Степун… Легче, наверно, назвать тех философов, кому позволили остаться в стране (Г.Г. Шпета, П.А. Флоренского, Г.И. Челпанова) и которых 'приголубили', разумеется, не без накинутого на рот платка. Шпета, например, посадили 'философствовать' в кресло вице-президента Российской Академии художественных наук, Флоренский не по своей юле 'переключился' ка физико-технические проблемы, Челпанов занялся историей и психологией. Но была ли судьба этих обласканных вождем мирового пролетариата ученых лучше, судите сами. Все они после смерти Ильича были поочередно уничтожены в сталинский период великомасштабных репрессий. Сталина за 'неслыханное' преступление даже вынесли потом из Мавзолея. Но разве он сам все это затеял? Да нет. Это несостоявшийся ученый Ульянов-Ленин первым наглядно на деле показал, как следует осуществлять месть, имея под собой государственное кресло. Именно с его 'мягкой' подачи вся русская философия была безжалостно выхолощена, разгромлена и выброшена на задворки истории.
Красный террор не обошел, пожалуй, представителей ни одной из научных дисциплин. По команде свыше наряду с философами отбывали в чужие края академики и доктора физико-математических, биологических, химических, исторических, филологических, юридических и экономических наук. Загоняя их в железнодорожные вагоны и на палубы пароходов, 'комплексующая' власть одних выдворяла из страны на ненавистный ей Запад, других поселяла на Севере и Дальнем Востоке 'новой' России. Добро бы ссылали убийц и насильников! Но караваны ссыльных ученых, гонимых на Соловецкие острова и в глухую Сибирь? До такого кощунства не доходило, пожалуй, ни одно государство в мире.
По сохранившимся документам можно теперь понять и проследить, как возникла у Ленина идея высылки ученых из страны, и в какой последовательности она реализовывалась. Впервые э идея публично засветилась в ленинском труде 'О значении воинствующего материализма', тщательно проштудированном не одним поколением советских людей. Поводом к ее написанию послужил первый номер журнала 'Экономист' за 1922 год, куда Ильич совершенно случайно бросил взгляд. Просмотрев публикации, он возмущенно отбросил журнал в сторону. И, взявшись за ручку, незамедлительно приступил в свойственной ему манере 'раздавливать' этот 'орган современных крепостников', прикрывающихся 'мантией научности и демократизма'.
Особенно сильный гнев у Владимира Ильича вызвала статья некого господина П.А. Сорокина 'О влиянии войны', в которой автор по выражению Ленина, представил якобы обширные, но не имеющие под собой почвы, 'социологические' исследования. Что же в статье профессора социологии Петербургского университета Питирима Сорокина было столь опасного и крамольного, что чуть ли не за каждой строкой 'воинствующего материализма' до сих пор чувствуется нескрываемое раздражение Ленина и даже слышится его прерывистое от волнения дыхание?
Оказывается, Сорокин на основе собранных им данных решил проанализировать положение в стране с бракоразводными процессами после свежепринятых 'пролетарских' законов о браке и семье, намного облегчивших механизм расторжения семейных уз. Эти законы якобы способствовали 'раскрепощению женщин и ликвидации бесправного положения внебрачных детей'. Резко возросшее число разводов и краткосрочность брачных союзов настолько ужаснули молодого социолога, что он рискнул под 'занавес' выразить собственные взгляды на проблему любовных отношений, вокруг коей 'до полной хрипоты' велись споры в двадцатых годах. 'Эти цифры говорят, — подвел итог статистическим данным Сорокин, — что современный легальный брак — форма, по существу скрывающая внебрачные половые отношения и дающая возможность любителям 'клубнички' вполне законно удовлетворять свои аппетиты'.
Казалось бы, чем тут собственно возмущаться? Любой человек, тем более ученый-обществовед, вправе иметь личное мнение насчет природы и развития человеческих взаимоотношений. Но не тут-то было! 'Нет сомнения, что и этот господин (Сорокин. — С.Б.), и то русское техническое общество, которое издает журнал и помещает в нем подобные рассуждения, — прорезю-мировал В.И. Ленин, — причисляют себя к сторонникам демократии и сочтут за величайшее оскорбление, когда их назовут тем, что они есть на самом деле, то есть крепостниками, 'дипломированными лакеями поповщины'.
Дальше — больше. В ленинской работе последовали уже чисто 'адресные' оскорбительные упреки: 'Вероятно, немалая их часть получает у нас государственные деньги и даже состоит на государственной службе для просвещения юношества (намек на профессорскую среду. — С.Б.), хотя для этой цели они годятся не больше, чем заведомые растлители годились бы для роли надзирателей в учебных заведениях для младшего возраста'.
Ну, а затем глава 'высокоморального' государства направляет узенькие мыслительные ручейки, касающиеся людей науки, в широкое русло определенной государственной политики. В заключительных строках своего поистине 'воинствующего' печатного труда вождь напрямую подготавливает почву для осуществления 'очередной задачи' пролетариата — сокрушения интеллекта:
'Рабочий класс в России сумел завоевать власть, но пользоваться ею еще не научился, ибо, в противном случае, он бы подобных преподавателей и членов ученых обществ давно бы вежливенько препроводил в страны буржуазной 'демократии'. Там подобным крепостникам самое настоящее место. Научатся, была бы охота учиться'.
Согласно Священному писанию мысль есть уже сама по себе действие. И вот через два с небольшим месяца рабочий класс в экстренном порядке внимает советам 'самого человечного человека' и начинает внедрять их в жизнь. Ленин же, не забывая о своих первоначальных эмоциях, возникших у него при прочтении журнала 'Экономист', предпринимает попытку вернуться к поднятой проблеме, зайдя с другого бока. В письме к Ф.Э. Дзержинскому, датированном 19 мая, он дает недвусмысленное указание чекистам вплотную заняться неугодным изданием: '…это, по-моему, явный центр белогвардейцев. В № 3 (только третьем!!! это nota bene!) напечатан на обложке список сотрудников. Это, я думаю, почти все — законнейшие кандидаты на высылку за границу. Все это явные контрреволюционеры, пособники Антанты, организация ее слуг и шпионов и растлителей учащейся молодежи. Надо поставить дело так, чтобы этих 'военных шпионов' изловить и излавливать постоянно и систематически, высылать их за границу' (Ленин В.И. Полн. собр. соч., т. 54, с. 266).
Да уж, ничего не скажешь, сводить счеты с людьми, чьи взгляды расходились с его собственными, Владимир Ильич умел с потрясающей жестокостью. Не понравились ему суждения профессора Сорокина о семье и браке, стало быть не только этого профессора, но и всю буржуазную профессуру, а также 'почти всю команду 'охального' журнала, которая состояла из одних 'военных шпионов', осмелилась подобные рассуждения напечатать, немедля следует предать анафеме. К рекомендациям Ленина, естественно, прислушались. Добрые три четверти состава редакции 'Экономиста' — философы H.A. Бердяев, С.Н. Булгаков, В.М. Штейн, агроном В.Д. Бруцкус, публицисты A.C. Изгоев, Л.М. Пумпянский, Д.А. Лутохин и другие ровно через три месяца были соответствующими органами беспардонно выпровождены за пределы СССР. Это было их последнее лето на Родине.
Из 'убиенной' Лениным и его сподвижниками редколлегии журнала особенно пострадали А.Н. Потресов и П.А. Сорокин. Первого Ильич хорошо знал по сотрудничеству в 'Искре', пока РСДРП еще не
