– Как это – ничего?
Рассказать Виталий не успел – в кармане затренькал мобильник. Звонил приятель, Борька Егорин:
– Старик, слышь, какая у меня новость? Дожала-таки меня моя благоверная! Дом покупаем загородный. Ленка говорит – сколько можно детям этим смогом дышать?..
– Что же, молодцы. Дом-то где, на Рублевке?
– Не, куда нам с суконным-то рылом в калашный ряд… Хватит того, что я Алиске ее гнездышко в Усове купил. А с Ленки и Волоколамской области хватит.
– Ну, хозяин-барин. А ты как – участок приобретаешь или сразу дом?
– Да уже готовый коттедж, чего со стройкой-то возиться! Только что договор подписал с «АРКом», риелторским агентством. Витька Волошин, его президент, мой старый приятель, да ты его знаешь…
– Знаю. Ладно, не забудь на новоселье позвать. Пока.
Малахов развалился на диване, потянул к себе первый попавшийся журнал – взгляд тут же зацепился за объявление о продаже загородных участков. Машинально включил телевизор – и попал на какую-то деловую передачу, Аркаша называл такие «говорящие головы».
«В последнее время спрос на элитную недвижимость снова возрос, – бубнил лысеющий дядька в стильных очках и старомодно повязанном галстуке. – Кроме уже не раз упоминавшихся Рублево-Успенского и Ново-Рижского направлений, первенство сохраняется также за Минским, Волоколамским и Калу…»
Не дослушав, Виталий выключил телевизор. Что они все, сговорились, что ли, напоминать ему о его неудаче?
– Лана, пожрать мне сегодня дадут в этом доме? – крикнул он с раздражением.
Супруга тут же возникла перед ним:
– А может, нам с тобой сходить в ресторан, зайка? Раз уж выдался свободный вечер?
Ну, в ресторан так в ресторан. Почему бы и нет? Правда, Виталий сегодня предпочел бы что-нибудь тихое, но Лана, конечно же, приказала своему водителю везти их в одно из ее любимых модных заведений.
И, разумеется, спокойно поужинать вдвоем им не удалось, не успели Малаховы съесть закуски, как супруга тут же засияла и замахала кому-то рукой. Виталий недовольно оглянулся.
К их столику приближался, лучезарно улыбаясь, модный московский визажист – невысокий, крепенький, синеглазый, с очень длинными, собранными в хвост, черными с проседью волосами. Виталию много раз его представляли, но он все никак не мог запомнить, как зовут визажиста. Эжен? Эмиль? Этьен? Вообще-то Малахов недолюбливал мужчин нетрадиционной ориентации, но именно этому человеку скорее даже симпатизировал, невольно попадая под воздействие его невероятного обаяния.
Визажист расцеловался с Ланой, подсел, не дожидаясь приглашения, к их столику, и супруга тотчас защебетала:
– Ой, голубчик, тебя можно поздравить? Слышала, слышала, второе место на международном фестивале! И что же это была за прическа? Наверное, знаменитый «Солнечный бриз»?
– Нет, новая, «Черная радуга», – отвечал то ли Эжен, то ли Эмиль.
– Черная радуга? – хором переспросили супруги.
– Ну да, «Черная радуга», – подтвердил Этьен-Эмиль. – Мне тоже безумно нравится это название! Своей парадоксальностью, трансцендентностью, некой тайной… В нем заключен глубокий мистический смысл. Жаль, у меня фотографий с собой нет. Я покажу, тебе понравится. Волос черный, очень черный, натуральный, но тонкий, асимметричная укладка вот так…
Но Лане, похоже, сейчас совсем не хотелось пускаться в профессиональные разговоры. Она довольно беспардонно перебила Этьена (или все-таки Эжена?):
– Да, очень красивое название. А где ты его взял?
– Ну как же, это очень известная легенда! – Эмиль-Этьен кивком поблагодарил официантку, поставившую перед ним дополнительный бокал. – Когда человек умирает, его душа будто бы сначала поднимается над телом и видит его и все происходящее вокруг словно бы со стороны. А потом она улетает куда-то и летит по длинному-длинному темному коридору, а впереди, где-то очень далеко, виднеется свет. Говорят, что свет этот идет от фонарика ангела-хранителя, который с его помощью провожает вверенную его заботам душу в мир иной… А коридор, если быть точным, скорее, не коридор, а что-то вроде вакуумной воронки. Обычно в нее затягивает одного человека, но бывает, что и нескольких и даже многих сразу – например, при катастрофах. Те, кто остался в живых, не чувствуют силы этой тяги, но животные ощущают ее очень остро. Лошади, например. Или собаки, они всегда воют к покойнику… Вам вообще это интересно? А то я тут сижу, распинаюсь…
– Очень даже, – заверили Малаховы.
– Так вот, душа летит по этому коридору, точнее, воронке. Полет этот сначала крайне неприятен. Душа ведь только-только рассталась с телом, ей еще непривычно и очень страшно… Те, кто переживал клиническую смерть или даже просто глубокий обморок, рассказывают про этот ужас. А еще скорость полета страшно велика. Она даже выше скорости звука, а это ощутимая нагрузка даже для такой тонкой субстанции, как дух бестелесный…
Он перевел дыхание, выпил глоток вина и продолжал:
– После коридора душа попадает в прекрасную светлую долину. И здесь у нее ощущения совсем другие – нечто, близкое к блаженству. По описаниям, наслаждение там испытывают все органы чувств – там одновременно и тепло, и свет, и восхитительная музыка, и чудесные образы… Но самое главное, это, конечно, состояние души. Она переживает то, что в нашем бренном мире мы именуем счастьем, к чему вечно стремимся и что так редко достигаем… Тем, кто попал в эту долину, открывается Первая Истина.
– Почему первая? – тут же задал вопрос Виталий. Он и сам не понимал, почему эта странная сказка так его увлекла.
– Потому что это пока только Земная Истина, – отвечал Эжен-Этьен. – Касающаяся мира людей. Там получают ответы на все вопросы, мучившие человека при жизни. Ему становятся ясны все его ошибки и заблуждения, все то, чего он не мог понять, пока существовал здесь, по другую сторону воронки…
– Неплохо, – заметил Малахов. – Интересно было бы туда слетать и все узнать. Но потом, конечно, вернуться.
Визажист покачал головой:
– Это удается лишь избранным. Обычно на пути в тот мир человека возвращают – или он сам возвращается, если его час еще не настал, – из воронки-коридора. В Долину Света попадают лишь единицы… Но я продолжу, с вашего позволения. Посреди долины раскинулась широкая река, о которой рассказано во многих мифах, и западных, и восточных. Чаще всего ее называют Рекой Забвения. Она отделяет мир живых от мира мертвых. На берегу лежит громадный камень в виде креста – именно на нем просидел три с лишним дня евангельский Лазарь, до тех пор, пока Христос не призвал его обратно в число живых.
– То есть пока душа не пересекла эту реку, человека все-таки еще можно спасти от смерти? – уточнила Лана. – А потом уже нет?
– Именно так, – кивнул рассказчик. – Способов множество – молитва, медицина, магия… И пока умирающий еще не вступил на мост, любой из них может подействовать. Мост – это последняя ступень в иной мир. Он высок, крут и очень узок. И ровно над его серединой, окунув концы в воды реки, раскинулась та самая черная радуга. Издали она темнее воронова крыла или южной ночи, у нее самый черный из всех оттенков, которые только могут быть. Но стоит душе оказаться под ней, радуга вдруг начинает сверкать и переливаться яркими, удивительными цветами, которых на земле даже и не бывает. И с того мига, как она засияла, пути назад для души больше нет.
Он замолчал и снова поднес к губам бокал.
– А что же там дальше? Что на том берегу? – нетерпеливо спросил Виталий.
Но рассказчик лишь пожал плечами:
– Этого никто не знает. Ведь оттуда никто никогда не возвращался. Известно только, что
На миг над столом повисла пауза.
– Да-а, красивая история… – протянула Лана.
