Нелепая привычка жить

разумеется, тут же помчалась смотреть, потому что ее живо интересовало все, что хоть каким-нибудь образом касалось его. Там в кафе им прислуживала некрасивая, коротконогая и толстозадая официантка. С точки зрения Дольки, эта тетка вообще ничего собой не представляла, но Вит проводил ее таким взглядом, что у его падчерицы больно сжалось сердце. «Никогда!» – сказал чей-то безжалостный голос внутри нее, и это страшное слово тяжелым камнем упало прямо в душу. Он никогда не станет ее, и дело совсем не в Лане. Будет жить женщина, благодаря издевке судьбы ставшая ее матерью, или не будет – это совершенно неважно. Не будет этой – появится другая. Официантка из кафе, любая девица из его офиса, просто случайная прохожая на улице… С ним будет кто угодно, только не она, Долька. Она для него дочь и, стало быть, табу.

Первое время она просто не знала, как жить с этим открытием. Теперь каждый взгляд на него, каждая минута общения с ним причиняли ей невыносимую боль. Она уже и не хотела любить его, но это никак не получалось. Любовь к Виту вросла в ее существо, сделалась ее натурой, ее сущностью. Чего она только не пыталась делать, чтобы убежать от себя самой! Снова начала встречаться с парнями, знакомилась в кабаках, на улице и по Интернету, исступленно занималась сексом в надежде, что хоть кто-то из этой многочисленной безликой толпы сумеет хотя бы на минуту отвлечь ее от мыслей о нем. Парни были разные, многие ей нравились, с некоторыми даже бывало хорошо, но каждый раз на пике страсти она, забывшись, упорно называла своего партнера Витом… Ходила она и на прием к психоаналитику, который пытался втолковать ей, что ее ситуация вполне нормальна, и многие молодые девушки осознанно или подсознательно влюблены в своих отцов, родных или приемных, и на этом просто не надо зацикливаться. Как будто она и сама этого не знала! Однажды, доведенная до отчаяния, она даже зашла в церковь и с полчаса неистово молилась перед иконой Богоматери, чтобы из этого тупика нашелся хоть какой-нибудь выход… Но ничего не помогало.

А потом она сошлась с парнем-готом и сама не заметила, как быстро он обратил ее в свою веру. В готике ей нравилось все – и музыка, рвущая душу на части, и черно-белый внешний облик, и особенно культ Смерти, которой ее новые братья и сестры поклонялись, как божеству. Мысль о спасительной кончине всегда была рядом с ней, на протяжении всех этих лет она шла по жизни бок о бок рядом со Смертью, как с хорошей подругой, привыкла ее не бояться и, если можно так выразиться, полюбила. Но умереть Долька не могла, никак не могла, поскольку была связана словом, опрометчиво данным ему еще в детстве. И дело, конечно, было совсем не в том, что она стойко держала свое «честное-пречестное», как пионер из назидательного рассказа застойных времен. Просто она знала, что ее гибель будет для Вита страшным ударом. Он действительно любил ее, пусть как дочь, но был очень привязан к ней и страшно бы страдал, если бы она самовольно ушла из жизни, а она не хотела – да что там не хотела, просто не могла физически! – заставлять его страдать. И так он порядком натерпелся с ней за время ее бесшабашного отрочества…

«Вит должен умереть, – сказала она себе в одну прекрасную ночь. Ночь вообще была ее любимым временем, она готова была всегда ложиться на рассвете и спать днем, чтобы не терять ни минуты из этого волшебного времени суток. – Пусть он умрет – легко и безболезненно. А я умру следом за ним. В этом мире нам не суждено быть вместе… Но в том, другом, все наверняка будет иначе. Мы обретем там долгожданное счастье. А в следующей жизни он станет моим возлюбленным. Мы проживем рядом, бок о бок, долгую-предолгую жизнь и будем очень счастливы».

Казалось, на ее стороне была сама судьба. Как только она задумалась о способе исполнения своего намерения, на нее только что не с неба свалилась информация об уволенном водителе Сергее – вот уж действительно настоящий клад! Бывший снайпер, отчаянно нуждавшийся в деньгах, да еще несправедливо обиженный, был идеальной кандидатурой на роль убийцы. А пока она прикидывала, как лучше и ловчее его использовать, ей удалось подслушать разговор Ланы с Аркадием.

Случилось это в самом начале весны. Для курсовой работы Дольке понадобились «Мифы Древней Греции», которые, сколько она себя помнила, всегда стояли на полке в книжном шкафу на Старой Басманной. Девушка заехала в родительскую квартиру среди дня, пока там никого не было, не раздеваясь, прошла в библиотеку, взяла с полки книгу и уже собиралась уходить, когда услыхала, что в двери поворачивается ключ. Сама не зная почему, она решила пока остаться в комнате и посмотреть, кто пришел, не показываясь. Двойная дверь библиотеки выходила прямо в середину холла, и ей отлично было видно сквозь щель между створками, что там происходит. Выяснилось, что домой заявилась Лана, да не одна, а в обществе заместителя Вита Аркадия, этого прилизанного мажора, который Дольке никогда не нравился.

Да, не зря она спряталась! В тот раз девушка узнала много нового. Выяснилось, что Лана и Аркадий любовники, более того, их отношения зашли настолько далеко, что они уже строят совместные планы. Лана в тот раз что-то забыла дома, они заехали это что-то забрать, да так и остались в холле, увлекшись разговором. Оказалось, что Лана мечтала о том, чтобы Малахов сделал своего молодого помощника акционером компании. После этого она планировала развестись и при помощи модного адвоката, какого-то Сергея то ли Кислова, то ли Киселева, шапочного знакомого Аркадия, отсудить при разделе имущества ровно половину оставшихся акций. Таким образом, их совместная с Лошмановым собственность получалась бы уже более пятидесяти процентов – а значит, вместе они приобрели бы власть над фирмой. Помнится, мажор что-то горячо ей возражал, указывал на какие-то слабые места ее схемы, но Дольку это уже совершенно не заботило. Когда улеглась злость на эту суку – да как она вообще смела ему изменять! – в голове начал зреть план. Она, Долька, не просто поможет умереть Виту! Она еще сделает так, что все улики будут указывать на вдову.

Долька продумала все детали. Съездила в Ланин салон красоты и не только сделала там прическу, но и зашла в офис, взяла из ее стола конверт, набрала на ее личном компьютере письмо к Сергею, там же завела адрес электронной почты. Для большей достоверности даже сбрызнула конверт духами, украденными у Ланы из сумочки во время совместной поездки в гости к этому смешному толстому американцу. После всего этого ей уже даже захотелось, чтобы Сергей не стал убивать Вита (платить бывшему водителю ей было все равно нечем, да она и не собиралась), а отнес бы письмо в милицию. Впрочем, если б он согласился, получилось бы неплохо. Этот парень явно не был профессионалом, и она легко сделала бы так, чтобы он быстро попал в лапы к ментам. Вместе с провокационным письмом.

А на случай отказа Сергея у нее уже был заготовлен другой способ. Идею взрыва автомобиля подсказали многочисленные события последнего времени, о которых то и дело сообщали по телевизору. Она проконсультировалась со знающими людьми – помогли «старые связи», точнее Зуб, вожак их бывшей тусовки, на тот момент уже успевший сделать пару ходок в зону. Долька узнала самое главное – смерть от взрыва, если человек находится в его эпицентре, мгновенна, и это ее очень устраивало. Тот же Зуб за приличное вознаграждение (в деньгах она никогда не нуждалась) помог достать взрывчатку, что оказалось легче легкого, и объяснил не самую сложную технологию. Она заплатила и получила обернутый в тонкую бумагу кусок сильно пахнущего серого вещества и детонатор, к которому скотчем был примотан дешевый мобильник. Ей оставалось только засунуть все это в коробку с детским конструктором, рассчитать время и в нужный момент позвонить на поставленный на вибрацию телефон…

Стихи, как это обычно бывало, пришли сами собой. Они часто рождались именно так – возникали где-то внутри, словно на дне души, в самый неподходящий момент, когда она была где-нибудь в ванной, за рулем или на лекции, и нагло рвались наружу, перли, как она сама выражалась, из ушей, просились на бумагу и требовали, чтобы она забыла обо всем на свете, кроме них.

Включать компьютер было лень, поэтому она быстро нашла тетрадь, в которой конспектировала лекции по истории литературы, вырвала листок и торопливо записала:

День настал, только за душою ни гроша,
Я бегу, любовь, к тебе не дыша,
И раздую искорку огня – не спеша.
Надоело улыбаться и твердить, что хорошо…
Наплевать на мнение людей – да мне-то что?
Развернуть судьбу, да так, чтоб затрещало все по швам,
Закричать, чтоб было слышно всем: «Любовь я не отдам!»
След по снегу заметает пепел лет.
От бессилья в голове разброд и полный бред.
С жизнью попрощаться, чтоб воскреснуть, – вот ответ.
Вот ответ – другого нет.
А куда ни глянь – повсюду пустота.
От обрыва и до счастья не одна верста.
Разозлить судьбу, да так, чтоб стало страшно мне самой.
Нет спасения в тебе – так, значит, быть одной.
Надоело улыбаться и