компаньон покойного Зигмунда Фляйшмана, царствие ему небесное…
– Симпатичный…
– Красавец! Владеет собственным банком, подумать только! А последнее время еще занялся и нефтью, и, говорят, очень успешно. Не всякий может в тридцать лет похвастаться чем-то подобным.
Пару раз поймав ее взгляд, Орелли улыбнулся, подошел к Софи, представился:
– Анрэ.
– Софи.
– Вы не против, если я приглашу вас на танго?
Она была не против, а очень даже за. А Анрэ бросился с места в карьер:
– Ты очаровательна. Ты даже не можешь представить себе, насколько ты очаровательна!
– Почему же? Очень хорошо представляю. И еще представляю, что молодой человек, обращающийся к незнакомой девушке на «ты», говорит такие слова каждой…
– Нет, не каждой. Только очень хорошеньким. И той, с которой он очень-очень хотел бы познакомиться.
– Какой же вы напористый!
– Какой же
– Вот прямо так сразу и «ты»?
– А почему бы и нет? Я ведь тебя знаю. Зигмунд Фляйшман был вхож в ваш дом и знаком с твоим папой. Он рассказывал мне о тебе.
– Да, я хорошо помню Зигмунда, хотя была совсем еще девчонкой, когда он умер… Он был твоим другом?
– Да. Давай встретимся завтра?
Софи посмотрела на него и улыбнулась.
– Завтра я не могу.
– Почему?
– Завтра мы с отцом уезжаем в Цюрих, к его приятелю, настройщику роялей. Отец собирается приобрести у него картину.
– Настройщик роялей – и картины?
– А одно другому не мешает. Тем более что там, где музыка, там и живопись.
– Верно. Кстати, я люблю и то, и другое, а ты?
– И я.
– Когда вернешься?
– Через неделю.
– Долго… Я умру.
– Ну зачем такие преувеличения?..
– Во всяком случае, буду скучать. Я уже скучаю.
Софи вдруг прищурилась и весело спросила:
– А можно я потрогаю твои усы? – И, не дожидаясь ответа, протянула руку и пальчиками разворошила растительность под носом Анрэ. От удовольствия он закрыл глаза.
Весь остаток вечера они провели вместе. Софи казалось, что это у нее сегодня день рождения, а не у Джины. Глаза ее блестели, сердечко птицей трепыхало в груди. Она ощущала себя красивой, счастливой, желанной, и это действительно было так.
Три месяца они гуляли по Лугано, бродили по парку, ходили по набережной озера. Анрэ показывал ей, коренной жительнице, ее город. Сколько же он знал! Он водил ее в такие места, о каких она и не слыхала. Они пропадали в музее Тиссен-Борнемиссы, и он рассказывал ей о своих любимых картинах. Однажды обмолвился вскользь, что и сам немного рисует, но работы свои так и не показал: «Это все несерьезно, так, ерунда. Да и давно это было…»
Она была заинтригована:
– Ну пожалуйста! Я очень прошу!
– Да зачем тебе?
– Как зачем – интересно же! Вдруг ты гений, какой-нибудь современный Пикассо, а я даже не знаю об этом?
Но он свел все к шуткам:
– Ага! Значит, ты полюбила меня только в надежде на то, что я окажусь гением?
– Нет, конечно! – смеялась она. – Я полюбила тебя за усики. И еще за то, что ты хорошо танцуешь танго. Но картины все равно покажи! Дай мне заглянуть в твою душу.
– В душу?
– Но ведь говорят, что художники в своих работах открывают свою душу. Разве не так?
– По-моему, тебе заглядывать в мою душу как раз и ни к чему. Там та-акие потемки, такие коварные планы…
– Я так и думала…
В один прекрасный день (а день и впрямь выдался великолепный!) они пошли в сторону порта, и он показал ей домик, где когда-то бывал Франц Кафка.
– А что здесь, в этом домике?
– Бордель.
– А тогда что было?
– И тогда был бордель.
– Неужели? Кафка бывал в публичном доме?
– Тебя это удивляет? Нормальное явление для мужчины.
– Так-так… Значит, ты тоже бывал здесь?
– Почему ты так решила?
– А что, скажешь, не был?
– Нет.
– Врешь. Конечно, был. Но ведь не признаешься… Давай сознавайся!
– Ни за что!
– Все равно меня не обманешь! По глазам видно, что был. Что ж, пусть это будет твоей маленькой тайной. Только, чур, это последняя тайна от меня! Дай мне слово.
– Даю слово.
– Рыцарское?
– Гм… А какое же еще? Я других и не знаю.
Сначала Анрэ вел себя на удивление тактично. Они только целовались и все, хотя, конечно, было заметно, что он с большим трудом сдерживает себя. Анрэ постоянно представлял, как это будет, как он разденет Софи, посмотрит на нее обнаженную, погладит ее кожу. А кожа у Софи была… атлас, да и только!
И Софи уже изнывала от нетерпения – ну когда же, когда?.. Она думала об этом каждый день, по многу раз в день, даже похудела от желания, и худоба делала ее еще более соблазнительной. Софи могла часами воображать, как Анрэ начнет расстегивать на ней платье, медленно, пуговица за пуговицей, как разденется сам, как она станет целовать все тело возлюбленного, а он ее… Восторг охватывал ее от этих прекрасных видений! Но виду она, конечно, не показывала, все-таки была приличной девушкой из хорошей семьи.
И вот настал день, когда случилось то, к чему они стремились оба. Потом они так и не договорились, кто ожидал этого больше. Анрэ утверждал, что он, Софи – что она. Похоже, что действительно – оба.
В этот день они были на выставке на вилле Фаворита. Еще только собираясь туда, она уже откуда-то знала, что сегодня
Они встретились рано утром, бегло осмотрели выставку и пошли пешком в сторону порта. Был конец сентября, листва лишь чуть-чуть тронута желтизной, солнце светило еще совсем по-летнему. Разговор зашел об английской поэзии, и Анрэ вдруг решил, что ему совершенно необходимо показать Софи книгу
