– Если бы мы с тобой хотя бы умели снимать отпечатки пальцев, – растерянно проговорила Вика, вертя в руках кассету, в которой тоже не было ничего необычного.
– И что бы это нам дало? – усмехнулся я. – Ты, сестренка, детективов начиталась.
Снова затренькал телефон, и снова это не были вести о Светке. На этот раз звонила Юлькина мать.
– Герман, как вы там? – затараторила она. – Как Светунька, очень ли скучает по мамочке? Мы тут со Славой решили, что ты должен привезти ее к нам на несколько дней. Приезжайте прямо сейчас.
– Нет, Инна Константиновна, не могу! – стал отнекиваться я.
Вика раздобыла где-то листок и быстро написала на нем: «Кто это?» – «Теща», – отвечал я тем же способом. «Она знает?» – появилось на листке. Я отрицательно замотал головой.
– Что значит – не можешь? – удивлялась тем временем моя телефонная собеседница. – Я тебя не понимаю… Герман?
«Скажи, что сию минуту уезжаешь в Москву!» – написала Вика, и я радостно ухватился за эту подсказку.
– Инна Константиновна, мы в Москву едем. Бабушку мою навестить. Она же еще никогда не видела правнучку, – вдохновенно сымпровизировал я.
– Да что ты? Так неожиданно…
– Да, так получилось… За мной сестра заехала, вот мы и собрались. Они со Светкой уже в машине сидят, а я вещи отношу, вы меня от двери вернули… – продолжал врать я.
– Герман, но как же это так? Хоть бы предупредил! Мы даже не попрощались с ребенком!.. Может, вы заедете к нам по дороге?
– Нет, Инна Константиновна, никак не получится, мы уже опаздываем… До свидания! Мы обязательно позвоним из Москвы.
И торопливо опустил трубку на рычаг. Ну, слава тебе, Господи, еще одной заботой стало меньше.
День прошел в хлопотах, а ночь мы с Викой встретили уже в поезде, мчащем нас в Киев. В столице незалежной Украины меня ждало очень важное дело – мне предстояло посетить немецкое посольство, получить разрешение на поездку в Германию и оформить визу.
Вика и здесь позаботилась обо мне. В Киеве у нее обнаружилась давняя приятельница, бывшая сокурсница по консерватории, которая в связи с теплой весной уже перебралась жить на свою дачу, недавно выстроенную на самом берегу Днепра, и милостиво разрешила нам остановиться на ее квартире в одном из переулков, выходящем на Андреевский спуск. Впрочем, воспользоваться ее гостеприимством нам почти не пришлось. Сразу с поезда, кое-как приведя себя в порядок прямо в купе, я отправился в посольство, постоял в очереди, потолкался среди людей, все разузнал, уточнил, какие документы мне необходимо подготовить, и записался на прием так скоро, как только было возможно – через три дня.
Совместив военный совет с обедом в симпатичном летнем кафе на улице Олеся Гончара, мы с Викой разработали дальнейший план действий. Было решено, что я вернусь на эти три дня домой и закончу все необходимые дела, а сестра, которой нет смысла ехать со мной, отправится в Москву и будет ждать меня там.
Очередной поезд примчал меня во Львов около трех часов пополудни. Я вышел из здания одного из самых красивых в мире вокзалов, поправил на плече ремень спортивной сумки… и ноги как-то сами собой понесли меня на Двирцеву площадь, к дому с высокой аркой, во двор, затененный кроной старого каштана. Я шагнул в прохладу подъезда, поднялся на тот самый последний этаж по тем самым лестницам, по которым совсем недавно бережно нес подбитую мной птицу. А вот и та самая дверь с медной табличкой: «Профессор Збигнев Бартошинский». Я позвонил, но, как и в прошлый раз, в квартире стояла тишина. Мне это не понравилось, и я еще сильнее надавил на кнопку звонка.
Внезапно послышался шум совсем не с той стороны, откуда я его ожидал, – за спиной открылась дверь квартиры напротив. На площадку вышла пожилая женщина и, подслеповато щурясь в полутьме лестничной площадки, поинтересовалась:
– Пан хочет снять квартиру? Сейчас, минуточку, я принесу ключи и покажу ее вам.
– Снять квартиру? – удивился я. – Но разве профессор и его внучка, – я указал на табличку, – здесь больше не живут?
– Пан что-то путает! – отвечала моя собеседница. – Збышек, царствие ему небесное, скончался в девяносто первом году. А внуков, как и детей, у него никогда и не было, он так и не женился, – она тяжело вздохнула. – Квартира досталась племяннику, он уже лет семь как ее сдает. Будете смотреть?
– Да, конечно! – согласился я, сам не зная, зачем.
– Только простите ради Христа, тут еще не прибрано, – засуетилась соседка, отпирая дверь. – Прежние жильцы съехали несколько дней назад, но я еще не успела навести порядок, все хвораю… Ноги очень болят. Врачи говорят – артроз, но я же чувствую, что это не артроз, а самый настоящий артрит…
Я едва слушал ее, так был удивлен. Выходило, что рыженькая Регина вовсе не была внучкой профессора, она только снимала здесь квартиру. В принципе в самом этом факте не было ничего особенного – ну захотела девочка поинтересничать, немного набить себе цену, как сейчас принято говорить у молодежи, попонтоваться. Но вот то, что сразу после встречи со мной она тут же исчезла – как выяснилось, съехала с квартиры (с больной ногой, между прочим!), уже выглядело странно.
Просторный холл и особенно стоящий в нем диван, покрытый клетчатым пледом, вызвали во мне целый рой воспоминаний. Женщина семенила по дому, открывая двери и показывая мне комнаты.
– Смотрите, вот здесь гостиная, там кабинет, тут спальня, дальше по коридору – ванная и удобства…
Квартира была обставлена старой, но добротной мебелью. То там, то здесь бросались в глаза следы пребывания бывших жильцов – дверца шкафа для верхней одежды была приоткрыта, на столике у телефона забыта какая-то бумажка, в нескольких пепельницах еще оставались окурки – и не только сигаретные, тоненькие, с золотым ободком и следами помады, но и один толстый, коричневый, не иначе – сигарный.
– Неряхи! – Женщина стала наклоняться, чтобы поднять что-то цветное, лежавшее на полу у наших ног. Я, как вежливый человек, опередил ее и сам подобрал желто-зеленую картонную коробочку. Это была пустая пачка от снотворного, довольно сильного, такое принимала бабушка моего Дельфиненка.
Где-то вдалеке послышался телефонный звонок. Я машинально похлопал себя по карманам, но мой мобильник молчал.
– Ой, это у меня в квартире! – сообразила пожилая женщина. – Проше пана, я сейчас вернусь. А вы пока осматривайтесь.
Она ушла, а я побрел на уже знакомую мне кухню, чтобы выбросить коробочку от лекарства. Мусорное ведро оказалось, как это часто бывает, прикрепленным к дверце шкафчика под мойкой. Оно было почти полно, и его содержимое меня здорово удивило – помимо всякой дребедени, там виднелись стаканчики от детского йогурта «Растишка», обертка от «Киндер-сюрприза», упаковка от дорогих мужских носков и баллон из-под французской пены для бритья.
«Чудно!» – сказал я себе. Можно еще было допустить мысль, что рыженькая Регина курила сигары и страдала бессонницей. Но чтобы при этом она еще ела детское питание, брилась и носила мужские носки? Получается, она жила тут не одна, а с целой толпой людей – как минимум с мужчиной и с ребенком.
Я закрыл шкафчик под мойкой, открыл, сам не зная зачем, холодильник, и увидел там полбатона хлеба, уже совершенно засохший бутерброд с колбасой и несколько кастрюль. Они все до единой были пустыми и стерильно-чистыми.
Теряясь в догадках, я перешел в соседнюю комнату, оказавшуюся спальней. Здесь тоже повсюду виднелись следы торопливых сборов – начиная с забытого впопыхах на спинке кресла шелкового шарфика и заканчивая неубранной широкой кроватью, на которой явно спали вдвоем. На одной из смятых подушек даже остался длинный медный волос.
Машинально поднимая небрежно брошенную посреди комнаты упаковку от колготок, я заметил, что за креслом виднеется что-то ярко-голубое. Сердце замерло от нехорошего предчувствия. Я отодвинул тяжелое старинное кресло и ахнул. На полу валялось Светкино матросское платьице.
Сомнений быть не могло: это была Светкина, и только Светкина одежонка. Я не мог ошибиться. Это платье Юлька сама сшила дочке за пару недель до своего отъезда. Сшила из своего любимого наряда, безнадежно испорченного слишком горячим утюгом, оставившим черный горелый след на самом видном
