телевизионному банкету. По каким-то загадочным причинам — кто знает, что нами правит? — я испытываю пристрастие к четвероногому по кличке Риторика.
Глава X
Миссис Спотсворт покинула разрушенную часовню. Она прождала появления леди Агаты целых двадцать пять минут, и ей это надоело. Как многие очень богатые дамы, она была нетерпелива и требовала, чтобы ее обслуживали в первую очередь. Захотелось ей привидений — значит, подать их немедленно, с пылу с жару. Идучи обратно через сад, она присмотрела живописно расположенную скамейку, села, закурила сигарету и стала любоваться красотой летней ночи.
Была одна из тех чудесных июньских ночей, какие изредка все же случаются в Англии и смягчают обычную суровость летней непогоды, сея в умах торговцев зонтами и макинтошами сомнения, правильно ли они всегда считали, что эта страна — земной рай для представителей их профессии?
По небу плыла луна, веял ласковый западный ветерок, принося с собой будоражащий душу аромат левкоев и душистого табака. В кустах возле скамейки тихо шуршали робкие насельники ночи, и в довершение всего за рекой на том берегу запел соловей, приступив к делу с таким размахом, какого и следовало ожидать от птицы, получившей восторженный отзыв у поэта Китса[25] и только позавчера удостоившейся лестного упоминания в передаче Би-Би-Си.
То была ночь, созданная для любви, и миссис Спотсворт это ясно чувствовала. Хотя в юности, когда она писала верлибры в Гринич Вилледж, в круг ее интересов входили, главным образом, нищета и грязь, однако в глубине души она даже и тогда была сентиментальна. Ее бы воля, она бы только и строчила что вирши про кровь и любовь, луну и тишину, сказки и ласки. Да вот издатели поэтических сборников почему-то отдавали предпочтение многоквартирным корпусам с крысами, кислому капустному духу и беспросветной безнадежности, а кормиться-то девушке надо.
Но теперь, приобретя полную финансовую независимость и освободившись от необходимости угождать вкусам издателей, она могла преспокойно совлечь путы со своей чувствительной души и, сидя на скамейке, свободно любоваться лунной ночью и упиваться пением соловья, предаваясь настроению, которое такой тонкий стилист, как покойный Гюстав Флобер, прославившийся своими неустанными поисками точного слова, без колебаний определил бы как сентиментальное.
В том, что миссис Спотсворт так сильно расчувствовалась, немало повинны были рассказы капитана Биггара за ужином. Мы уже привели выше некоторые образчики и охарактеризовали общее направление его разговора, свободно переходившего с людоедов на охотников за головами, с охотников за головами на аллигаторов, и все это произвело на миссис Спотсворт примерно такое же действие, как рассказы Отелло на Дездемону. Словом, задолго до того, как была съедена последняя клубничина десерта и разжеван последний орех, миссис Спотсворт пришла к твердому выводу, что вот он, подходящий для нее спутник жизни, и задумала сделать все потребное, чтобы дело это решилось желательным образом. Насчет того, чтобы снова выйти замуж, и А.Б. Спотсворт, и Клифтон Бессемер — оба дали ей «зеленую улицу». Так что никаких препятствий на пути к цели перед нею не было.
Однако на пути к скамейке, на которой миссис Спотсворт сидела, по-видимому, некое препятствие имелось, ибо она вдруг услышала в ночной тишине, как кто-то, мужественно шагая, налетел на садовый вазон, затем последовало смачное проклятие на суахили, и перед нею, потирая лодыжку, появился капитан Биггар.
— Ах, Боже мой, вы не поранились, капитан? — спросила миссис Спотсворт, вся — женственное участие.
— Всего лишь царапина, милая леди, не более того, — ответил он.
Говорил он отрывисто, и только кто-нибудь вроде Шерлока Холмса или месье Пуаро сумел бы определить, что при звуках ее голоса сердце его проделало двойное сальто и он затрепетал не хуже самого Билла Ростера.
Белый Охотник, поговорив по телефону, почел за благо не заходить в гостиную, а выбраться на широкий простор, где можно побыть одному. Присоединиться к дамам, рассудил он, значит, подвергнуть себя мучительному созерцанию боготворимой женщины и лишний раз убедиться, что она для него недостижима. Он понимал, что оказался в положении мотылька, который позволил себе увлечься звездой, как это описано в известном стихотворении Шелли,[26] а на его взгляд, разумный ход для мотылька был бы по возможности уклоняться от общения с обожаемым предметом и тем уменьшить сердечные муки. Вот что должен был бы рекомендовать в такой ситуации стихотворец Шелли.
И вот, пожалуйста, он оказался ночью в саду наедине со своей любовью. И ночь не простая, а по всей форме, с луной, соловьями, нежно веющим ветерком и благоуханием левкоев и табака.
Так что, принимая приглашение миссис Спотсворт посидеть с нею на скамеечке, капитан Биггар весь сжался, собрался и сказал себе: «Будь тверд, приятель». А в ушах его звучали голоса Толстого Фробишера и Субадара: справа Толстый Фробишер советовал не быть размазней, а слева Субадар — напоминал о кодексе чести.
Он мобилизовал все силы для предстоящего tete-a-tete'a.
Миссис Спотсворт, мастерица светских бесед, начала с замечания, что, мол, какая божественная ночь, на что от капитана последовало: «Высший класс». — «Луна», — умилилась миссис Спотсворт и прибавила, что ночь, когда светит полная луна, по ее мнению, гораздо лучше ночи, когда луна неполная. «Угу», — согласился капитан Биггар. Затем, после того как миссис Спотсворт высказала предположение, что ветерок напевает цветам колыбельные песенки, а капитан Биггар с огорчением признался, что не имеет по этому вопросу собственного мнения, поскольку является чужаком в здешних краях, наступило молчание.
Нарушила его миссис Спотсворт, испуганно вскрикнув: «Ой!»
— Что случилось?
— Я потеряла подвеску. Замочек развинтился. Капитан Биггар преисполнился сочувствием.
— Вот неприятность, — сказал он. — Наверно лежит где-нибудь тут на дорожке. Сейчас поищу.
— Да, пожалуйста. Она дешевенькая, стоила каких-нибудь десять тысяч, не больше, но дорога мне как память. Это подарок одного из моих мужей, я только забыла, которого. Нашли? Вот спасибо! Не поможете мне застегнуть?
Когда капитан Биггар застегивал у нее на шее цепочку, пальцы его, а также мышцы спины и живота мелко дрожали. Защелкнуть замочек, не дотронувшись до шеи владелицы, было практически невозможно, он несколько раз коснулся атласной кожи. И при каждом прикосновении тело его пронзало точно ножом. Полная луна, соловей, ветерок, левкои и душистый табак так и подталкивали его покрыть эту шею горячими поцелуями.
Да только Толстый Фробишер и Субадар дружно образовали оппозиционный блок и не давали ему это сделать.
— Прямая клюшка, старина, — предостерегал Толстый фробишер.
— Помни, что ты белый человек, — добавлял Субадар. Он сжал кулаки и опомнился.
— Приятно, должно быть, — заметил он прямодушно, — иметь столько денег, чтобы считать десять тысяч пустяком.
Миссис Спотсворт сразу подхватила эту реплику:
— Вы думаете, богатые женщины обязательно счастливы, капитан Биггар?
Капитан ответил, что те, которых он знал, а ему как Белому Охотнику случалось встречать их немало, на жизнь не жаловались.
— Они носили маску.
— То есть как это?
— Улыбались, чтобы скрыть страдание, — пояснила миссис Спотсворт.
Капитан Биггар припомнил, как одна миллионерша, крупная блондинка по фамилии Фиш, как-то ночью танцевала канкан в кружевных панталонах, но миссис Спотсворт на это сказала, что бедняжка просто
