— Остается только одно — мужественно смириться с неизбежным.
— Да, сэр.
— Как аристократ времен Французской революции, которого везут на казнь. Надменная улыбка. Гордо поднятая голова.
— Да, сэр.
— Тогда вперед, Дживс. Запонки вдеты?
— Да, сэр.
— Галстук выбран?
— Да, сэр.
— Воротничок и нижнее белье приготовлены?
— Да, сэр.
— Тогда иду принимать ванну, вы и глазом не успеете моргнуть, как я вернусь.
Легко сказать, «надменная улыбка», «гордо поднятая голова», но по опыту знаю и, смею предположить, все со мной согласятся, что одно дело говорить о гордости и надменности, черт их подери, и совсем другое — изобразить. Должен честно признаться, следующие несколько дней, несмотря на все мои усилия, я пребывал в меланхолии. Ибо, по закону подлости, на Анатоля как раз в это время снизошло особое кулинарное вдохновение, и он бил свои прежние рекорды.
Вечер за вечером мы сидели за обеденным столом, пища таяла у нас во рту, и тетушка посылала мне взгляд, а я посылал взгляд тетушке, и Снеттишэм мужского рода противным, злорадным тоном вопрошал Снеттишэм женского рода, едала ли она когда-нибудь подобные кушанья, и Снеттишэм женского пола с самодовольной' улыбкой отвечала, что от роду не пробовала таких яств, и я посылал взгляд тетушке, а тетушка посылала взгляд мне, и наши глаза наполнялись невыплаканными слезами. Такие вот дела.
Тем временем отъезд мистера Анструтера приближался.
Как говорится, время бежало неумолимо. И как раз накануне его отъезда долгожданное событие произошло.
Стоял теплый, тихий, навевающий дремоту день. Я у себя в комнате строчил письмо, которое давно следовало бы написать. С того места, где я сидел, мне была видна затененная лужайка, обрамленная веселенькими клумбами. Птички прыгали, бабочки порхали туда-сюда, компания пчел жужжала тут и там. Старый мистер Анструтер, сидя в шезлонге, клевал носом. Не будь я так озабочен, эта мирная картина, безусловно, согрела бы мне душу. Одно только портило пейзаж — леди Снеттишэм слонялась среди клумб и, вероятно, составляла в уме меню своих грядущих трапез, чтоб ей ни дна, ни покрышки.
Итак, время будто остановилось. Птички прыгали, бабочки порхали, пчелы жужжали, старый мистер Анструтер похрапывал — каждый, как по нотам, разыгрывал свою партию. А я в письме своему портному уже добрался до того места, где надлежало строго выговорить ему по поводу того, как ведет себя правый рукав моего пиджака.
В дверь постучали, и в комнату вплыл Дживс с дневной почтой в руках. Я вяло взял письма и положил на стол.
— Вот так-то, Дживс, — мрачно сказал я.
— Сэр?
— Мистер Анструтер завтра уезжает.
— Да, сэр.
Я взглянул из окна на спящего старца.
— В мои юные годы, Дживс, будь я даже по уши влюблен, я бы не устоял при виде дремлющего в шезлонге старичка. Я бы отколол какой-нибудь номер, чего бы мне это ни стоило.
— Вот как, сэр?
— Да. Вероятнее всего, пульнул бы у него над ухом из игрушечного духового ружья. Нынешние мальчишки просто выродились. Начисто утратили спортивный дух. Наверное, даже в такой прекрасный день Тос сидит дома и показывает Себастьяну свой альбом с марками или что-нибудь вроде того. Ха! — с отвращением воскликнул я.
— Полагаю, мастер Томас и мастер Себастьян играют на конном дворе, сэр. Я недавно встретил мастера Себастьяна, и он мне сообщил, что идет на конный двор.
— А все кинематограф, Дживс, — сказал я, — проклятие нашего века. Когда бы не кинематограф, останься Тос на конном дворе вдвоем с таким ангелочком, как Себастьян…
Я осекся. Откуда-то с юго-запада, откуда именно, мне из окна не было видно, раздался душераздирающий вопль.
Он ножом рассек тишину, и старый мистер Анструтер подскочил так, будто ему в мягкое место воткнули шило. В следующий миг появился Себастьян. Он мчался со всех ног, а за ним гнался Тос. Тосу сильно мешало большое ведро с водой, которое он тащил в правой руке, но он явно выигрывал забег. Он почти настиг Себастьяна, но тот, проявив редкую находчивость, спрятался за мистера Анструтера, и на какой-то миг развитие событий прекратилось.
Но лишь на миг. Тос, очевидно находившийся в невменяемом состоянии, рванулся в сторону, поднял ведро обеими руками и опрокинул его. Мистер Анструтер, который рванулся в ту же сторону, что и Тос, получил сполна. Насколько я мог видеть, мало ему не показалось. В одну секунду он превратился в самое мокрое существо во всем Вустершире.
— Дживс! — вскричал я.
— Да, безусловно, сэр, — сказал Дживс, выразив этими словами смысл и значение всего, что произошло.
Тем временем внизу страсти накалялись. Мистер Анструтер, хоть и немощный старик, маху не дал. Редко увидишь, чтобы человек его возраста действовал с таким проворством. Схватив трость, лежавшую рядом с шезлонгом, он ринулся в бой. Минуту спустя они с Тосом скрылись за углом дома и исчезли из поля моего зрения. Судя по доносившимся до меня воплям Тоса, ему, несмотря на всю его прыть, не удалось сбежать с поля боя.
Наконец суматоха и крики прекратились, и я, бросив злорадный взгляд на Снеттишэм женского пола, которая стояла с таким видом, будто ей по физиономии заехали тортом, и смотрела, как ее ставленник проигрывает состязание, обернулся к Дживсу. Я чувствовал себя победителем. Нечасто мне удается обставить Дживса, но сейчас, бесспорно, выигрыш был мой.
— Вот видите, Дживс, я был прав, а вы ошибались. Тос есть Тос. Кровь в нем заговорила. Разве может леопард избавиться от пятен на шкуре или эфиоп от чего-то там еще? Как это учили нас в школе?
— Можно изгонять природу вилами, сэр, но она все равно возвращается. В латинском оригинале это звучит…
— Бог с ним, с латинским оригиналом. Главное в том, что я вам говорил — Тос не сможет вынести этих золотых кудряшек, так и вышло. А вы со мной не соглашались.
— Как мне кажется, дело не в кудряшках, сэр.
— Именно в них, Дживс.
— Нет, сэр. Полагаю, дело в том, что мастер Себастьян с пренебрежением отозвался о мисс Гарбо.
— Да? С чего бы это?
— Я сам ему предложил, чтобы он это сделал, когда встретил его недавно. Мастер Себастьян очень охотно со мной согласился, так как, по его мнению, мисс Гарбо безусловно проигрывает в красоте и таланте по сравнению с мисс Кларой Бау, к которой мастер Себастьян давно питает глубокую симпатию. То, чему мы только что были свидетелями, сэр, наводит меня на мысль, что мастер Себастьян затронул упомянутую тему в самом начале их беседы с мастером Томасом.
Я рухнул на стул. Такое даже Вустерам не под силу.
— Дживс!
— Сэр?
— Вы хотите сказать, что Себастьян Мун, совсем еще ребенок, который расхаживает с длинными локонами, не вызывая отвращения в окружающих, влюблен в Клару Бау?
