— Карманная воровка?
— Да, сэр. Самой высшей квалификации. Умеет стащить часы из кармана так, что вы поклялись бы — она и на ярд к вам не приближалась. Вот это искусство! Но она пообещала мне стать честной, если честным стану я. И я уже откладываю деньги на покупку мебели. Так что очень надеюсь, сэр, что вы передумаете. Меня здорово подкосит, если я сейчас лишусь работы…
— Не следовало, конечно… — Джордж собрал лоб в гармошку.
— Так вы не уволите меня?
— По слабости… да, по слабости…
— Нет, сэр, что вы! Это истинно христианский поступок. Джордж впал в задумчивость.
— Сколько вы уже у меня, Муллет?
— Месяц, сэр.
— И мои жемчужные запонки на месте?
— Лежат, сэр, все в том же ящике.
— Ладно, Муллет. Можете остаться.
— Премного вам благодарен, сэр!
Снова повисла пауза. Заходящее солнце набросило на крыши золотистый ковер. Наступил час, когда человека тянет на откровенность.
— Знаете, Муллет, — произнес Джордж Финч, — любовь — удивительная штука!
— Движет солнца и светила, сэр, я частенько говорю.
— Муллет…
— Сэр?
— Сказать вам кое-что?
— Если желаете, сэр.
— Я тоже влюблен.
— Быть не может!
— Вы заметили, Муллет, что я стал очень разборчив в одежде?
— Что вы, сэр! Внимания не обратил.
— Да, я стал разборчив. И тому есть причины. Она живет, Муллет, на 79-й стрит. Первый раз я увидел ее, Муллет, в ресторане «Плаза» с женщиной, очень похожей на императрицу Екатерину. Вероятно, мать.
— Вполне возможно, сэр.
— Я шел за ней следом, до самого дома. Сам не знаю, почему я все это рассказываю.
— Да, сэр.
— С тех пор я частенько прогуливаюсь у ее дома. Вы знаете, где 79-я стрит?
— Ни разу не бывал там, сэр.
— К счастью, улица не очень оживленная, не то меня давно бы арестовали как подозрительную личность. До сегодняшнего дня, Муллет, я и словечка с ней не сказал.
— А сегодня, сэр, поговорили?
— О, да! Вернее, она со мной поговорила. Голосок у нее, Муллет… Так щебечут весной птички.
— Другими словами, мелодичный, сэр.
— Вернее сказать, небесный! Все, Муллет, случилось так. Я стоял у ее дома, когда она вышла гулять со скотч-терьером. Ветер сорвал с меня шляпу, та покатилась мимо нее, и она ее остановила. Наступила на нее ножкой, Муллет!
— Вот как, сэр?
— Да! На ту самую шляпу, которую вы видите. Наступила! Она! Вот на эту самую шляпу!
— А потом, сэр?
— Из-за переполоха она выпустила поводок, и скотч-терьер удрал за угол, в сторону Бруклина. Я погнался за ним, и мне удалось поймать его на Лексингтон-авеню. Шляпа у меня снова слетела, и ее переехало такси. Но поводка я не выпустил и благополучно вернул песика хозяйке. Она сказала — обратите особое внимание на ее слова — она сказала: «О! Спасибо вам большое!».
— Так прямо и сказала, сэр?
— Представляете? Не просто «спасибо» или там «о, спасибо!», а «спасибо вам большое!» — Джордж устремил острый взгляд на своего лакея. — Муллет, это очень знаменательно.
— Да, сэр. Чрезвычайно.
— Если бы она хотела положить конец знакомству, разве она говорила бы с такой теплотой?
— Ни в коем случае, сэр!
— А я еще не все рассказал! Она добавила: «Знаете, он такой шалунишка, правда?». Муллет, вы постигаете всю тонкость этих слов? «Он такой шалунишка» — просто утверждение, но, добавив «правда?», она как бы спросила, что я думаю. Как бы решила посоветоваться. Знаете, Муллет, что я сделаю, когда переоденусь?
— Пообедаете, сэр?
— Какой обед! — передернул плечом Джордж. — Нет! Бывают минуты, когда сама мысль о еде оскорбительна. Мы — не животные, Муллет. Как только я переоденусь — а оденусь я со всем тщанием, — я вернусь туда, позвоню в дверь, войду, так вот прямо, и осведомлюсь о собаке. Как там ваш песик… Ну и так далее. В конце концов этого требует элементарная вежливость! Эти скотч-терьеры такие изнеженные… Очень нервные собачки. Никогда не угадаешь, как скажутся на них бурные переживания. Да, Муллет, так я и сделаю. Вычистите костюм, как не чистили никогда!
— Слушаюсь, сэр.
— Подайте мне несколько галстуков. Ну, скажем, дюжину!
— Слушаюсь, сэр.
— А… заходил утром бутлеггер?
— Да, сэр.
— Тогда смешайте виски с содовой, да покрепче, — распорядился Джордж. — Что бы ни случилось, сегодня вечером я должен быть в отменной форме.
В упоительные мечтания Джорджа, резко выдернув его в реальность, ворвался грохот трехфунтовых гантелей, покатившихся по крыше к нему. Такой дикий, омерзительный грохот обескуражил бы и Ромео. Следом появился Дж. Ха-милтон Бимиш, как ни странно, на четвереньках. Твердо веря в здоровое тело, равно как и в здоровый дух, он регулярно проделывал на свежем воздухе получасовую зарядку с гантелями и с лестницы кувыркнулся не впервые.
Вернув себе в три расчетливо-экономных движения равновесие, гантели и очки, он узрел Джорджа.
— А, вот и ты! — воскликнул Хамилтон.
— Да, — отозвался Джордж, — и…
— Что это я слыхал от Мул лета?
— А что ты слыхал от Муллета?
— Муллет говорит, ты дуришь из-за какой-то барышни.
— Муллет говорит, ты знал, что он бывший заключенный. Хамилтон решил разделаться с пустяком, а уж потом перейти к делу серьезному.
— Ну да, знал. Надеюсь, ты читал мои статьи «Как быть с исправившимся преступником»? Там я четко изложил, что человек, только что освободившийся из тюрьмы, менее всех остальных склонен к преступлениям. Это же логично! Подумай сам. Если ты пролежал год в больнице после того, как спрыгнул с крыши и расшибся, какой спорт покажется тебе самым отвратительным? Разумеется, прыжки с крыши!
Джордж по-прежнему недовольно хмурился.
— Все это распрекрасно, но как-то неприятно, когда в доме у тебя болтается бывший преступник.
— А, чепуха! Избавляйся от старомодных предрассудков. Тюрьма — своего рода университет, который обучает справляться с трудностями внешнего мира. С моральной точки зрения, заключенные — те же студенты. Ты ведь не замечал за Муллетом недостатков?
— Нет, как будто.
