А я… Я, скажу вам, внутренне похолодел, просто обмер. Потому что я узнал эти следы — и никакого они были не Скрипицына! В снегу можно было разглядеть витиеватый оттиск подошв и рельефную надпись «HARDTRACK». Совсем недавно Гришка-вор хвастался нам, какие отличные зимние сапоги фирменного зарубежного производства он купил себе на эту зиму, на свои заработки! Показывал, и подошвы — «красота, да?» За этими сапогами он специально ездил в Вологду — в нашем маленьком городке такого фирменного товара было не найти — и только у него во всём городе они имелись!
У меня язык не поворачивался сказать об этом Мише. Неужели эти двое заставили Гришку прийти сюда и показать им что-то важное — то, что они некогда пытались вышибить из него во время драки перед «баром»? Или… Нет, Гришка никогда бы не согласился добровольно сотрудничать с этими подонками, его могли принудить только силой, но ведь… Да, милиция может на это не поглядеть, помня Гришкино прошлое, и укатает его как соучастника. Конечно, я не сомневался, и Миша, и Алексей Николаевич (начальник милиции нашего района) постараются не дать Гришку в обиду, они знают, что он исправился, и относятся к нему хорошо, но ведь и они не все могут… И потом, если я скажу Мише, он просто обязан будет принять какие-то меры — а если начнёт думать «закладывать» или «не закладывать» Гришку, то для него это станет проблемой покруче моей… Нет, надо выждать, думал я, проверить самому, убедиться…
И тут мне пришла в голову другая жуткая мысль. А что если Гришки уже нет в живых? Что если эти двое вломились к нему ночью, убили его, расквитавшись за все, и Скрипицын забрал себе Гришкины сапоги?
Мне, вообще, дурно стало. А тут стала накручиваться следующая мысль, ещё жутчее и хуже. А если они задержались у Гришки до утра? Если Ванька на них нарвался? Ведь отец собирался завозить Ваньку не прямо к Гришке, а высадить у поля, через которое идёт прямая дорога к Гришкиному дому, и только на обратном пути заехать за моим братцем. Что если отец уже заехал… Что он там увидел? Или — ничего не увидел? Потому что и Гришку, и Ваньку увели задолго до его прихода… Взяли в заложники… И это — самое лучшее, что могло с ними случиться… Да, отец приехал, ничего не нашёл и, решив, что Гришка и Ванька отправились на прогулку и что Гришка сам привезёт Ваньку домой, поехал их ждать…
Нет, не совпадает, подумал я. От Гришкиной деревни до этого мыса — не меньше получаса на машине. Положим, они взяли Гришкину машину — старый Гришкин «москвичок», который Гришка как мог холил, лелеял и постоянно ремонтировал, поддерживая на ходу… Зачем им тогда нужен был снегоход? И, вообще, мы поймали Петько больше двух часов назад, а ведь до этого он много шёл пешком, и усердно откапывал бомбардировщик из-под снега. Часа три у него всё это заняло, не меньше… То есть, он должен был стартовать с этого места задолго до того, как Ванька добрался до Гришки…
Выходит, единственно, что мог застать Ванька — пустой и запертый дом…
Нет — ещё он мог застать открытый дом и Гришкин труп…
Ужас! Представляю, с каким воплем он помчался бы по деревне!
Я слегка перевёл дух. Когда я понял, что мой братец в любом случае жив и невредим, мне сделалось полегче. И думаться стало лучше.
А как стало лучше думаться — мне пришла в голову ещё одна мысль. Нет, на труп Ванька никак натолкнуться не мог. Ванька должен был добраться до Гришки несколько часов назад, так? И, обнаружь он Гришку убитым, Гришкины односельчане, услышав Ванькины вопли и увидев его метания, давным-давно вызвали бы милицию, едва сообразив, в чём дело… К тому моменту, как мы привезли Петько, сотрудники Мишиного ведомства тоже знали бы об убийстве — и доложили бы об этом начальнику. Такую вещь доложить не забудешь…
Выходит, Ванька не мог застать ничего страшного. Или, действительно, уткнулся в запертую дверь — или вошёл в дом, но там всё было как обычно… Ни пятен крови, ни следов борьбы…
За Ваньку я совсем успокоился. Но что случилось с Гришкой? Сам он побывал здесь — или здесь был Скрипицын в его роскошных сапогах?
И тут я припомнил…
— Миша! — окликнул я.
— А?.. — несколько рассеяно отозвался Миша. Он пристально изучал что-то между валунами.
— Я вот помню, Шерлок Холмс мог по длине шага определить рост человека. Это ведь и ты умеешь, да?
— Умею, — Миша выпрямился. — Чего тут особенного?
— А ты знаешь, какого роста Скрипицын?
— По официальному описанию его рост — один метр шестьдесят семь сантиметров. Невысокий, но плотного сложения — того, которое называют атлетическим. А ты хочешь сказать… — Миша перенёс внимание на следы хороших сапог. Я ждал, и сердце у меня колотилось и ухало так, что мне было странно, как Миша этого не слышит. Я мучительно соображал, какого же роста Гришка. Отец был богатырём, за метр восемьдесят, но Гришка, надо сказать, не выглядел многим ниже, чем он. То есть… — Интересно! — перебил мои размышления Миша. — Рост человека в этих сапогах выходит никак не меньше метра семидесяти пяти. Я бы сказал — ближе к метр семьдесят восемь, если я правильно все сосчитал… — он прищурился на меня. — Выкладывай, до чего ты дотумкал?
— Я… — я запнулся. — Пока ни до чего особенного. Но мне стало интересно…
— Кстати, этот человек, по всей видимости, нёс на плечах какую-то тяжесть, — сообщил Миша. — Видишь, как глубоко вдавлены его следы, особенно задники? И был он здесь позже Петько — его следы перекрывают следы Петько. Но если это не Скрипицын — то кто это? Выкладывай, если знаешь — дело нешуточное!
— Погоди… — слабым голосом проговорил я. Итак, здесь был Гришка, никаких сомнений. И позже Петько. И с тяжестью на плечах. Тяжесть…
Господи Боже, тяжесть!
И тут я расхохотался — заржал так, что, боюсь, Миша перепугался, не съехал ли я с винтиков. А из меня таким образом выходило — будто плотину прорвало — все нервное напряжение, которое я пережил за последние минуты. Нет, но надо ж было…
Из-под берега, от того места, где стоял снегоход, возмущённо залаял Топа.
И Топа… Лай Топы… Ну, точно!
— Эй, что с тобой? — осторожно проговорил Миша.
— Я… Я всё понял… В сапогах был Гришка-вор. А тяжесть на его плечах — это был мой братец. Они здесь… Они здесь совершали поход! А Топа учуял их запах — поэтому и лаял так дружелюбно. Понимаешь?
— Кажется, понимаю… — Миша нахмурился и почесал в затылке, сдвинув шапку на лоб. — Но тогда смотри, что получается. Здесь нет ни одного следа Ваньки. Выходит, Гришка не спускал его с плеч…
— Разумеется, не спускал! — кивнул я. — Я так понимаю, в какой-то момент Ваньке надоело уговаривать Гришку изобразить из себя хоббита-вора, и он сам решил стать хоббитом, а Гришке досталась роль то ли Гэндальфа, то ли Арагорна, который должен перевозить хоббита через опасные горы.
— Допустим, — сказал Миша. — Я в этих ваших играх не очень разбираюсь, но готов поверить тебе на слово. Надо сказать, Торбышев — очень добродушный мужик, раз готов, бросив все дела, часами возиться с твоим братом… Но я к чему всё это. Раз Гришка возил Ваньку на себе, значит, он никак не мог установить эту то ли изгородь, то ли Бог весть что. Тут надо иметь обе руки свободными, и, вообще, возможность свободно двигаться. Значит, всю эту штуковину учудил Петько. Но зачем? И, вот, пойди, погляди сюда…
Я, заинтригованный, подошёл.
— Погляди на солнце, — продолжал Миша, — и ты убедишься, что четыре стороны этой изгороди сориентированы точно по четырём сторонам света. Теперь погляди между этих двух валунов, точно на восток. Что ты видишь?
— Я вижу… — я приник к узкой и ровной вертикальной щели между двумя валунами. — Я вижу одну из рогатин, которая, вместе с проходящими через неё концами палок, образует будто перекрестие прицела.
— И куда ты попадёшь, если будешь целиться сквозь этот причел?
— Я попаду… Верно! Я попаду сначала в бомбардировщик — то есть, он закрыт от нас рощицей, но я-то знаю, где он лежит, и знаю, что мой «выстрел» пройдёт точно сквозь него — а потом в маяк. В новый маяк,
