зависимости от Московского первосвятителя и остался в подчинении у патриарха Константинопольского. Лютый гнев патриарха Никона, решение Сильвестра и его преемников остаться на территории, занятой поляками [449], фактическая утрата Константинополем контроля даже за поставлением Киевских митрополитов — все это, вдобавок к тяготам жестоких войн с Польшей, Турцией и Крымом, ослабило и смутило украинскую православную иерархию.
Считается, что Иоаким с самого своего вступления на патриарший престол мечтал о подчинении Киевской митрополии. Он, по свидетельству участника событии, Киево–Печерского архимандрита Варлаама Ясинского, «употреблял всякое тщание и многократно доносил» царю Алексею Михаиловичу, потом Федору, наконец, Ивану и Петру Алексеевичам, о необходимости «в Киевской митрополии (как в их царской державе и владении, в духовном же правлении — от начала принятия веры святой православной Церкви восточной — епархии, надлежащей патриаршему Всероссийскому престолу) устроить людям Божиим свойственного пастыря» [450].
Мнение, будто старания Иоакима долгое время не встречали поддержки со стороны государства и дело о присоединении Киевской митрополии сдвинулось с мертвой точки при правительстве регентства только благодаря его настойчивости, восходит к публицистическому сборнику «Икона, или изображение… Всероссийскаго… патриарша престола», составленному в год, смерти последнего досинодального патриарха Андриана (1700),. Похвальное стремление составителя «Иконы» документально подтвердить важность патриархии для величия и единения России не может отвлечь наше внимание от трех посылок, принципиально искажавших понимание ситуации с Киевской митрополией не только безвестным публицистом, но, судя по всему, и самим патриархом Иоакимом.
Во–первых, составитель «Иконы» игнорировал государственную документацию, свидетельствующую, что именно светская власть неизменно и упорно стремилась к подчинению украинского православия Москве и установлению церковного единства державы. Во–вторых, Киевская митрополия отнюдь не была «епархией», исконно принадлежащей «патриаршему Всероссийскому престолу»; со времен крещения Руси она оставалась экзархатом (наместничеством) патриарха Константинопольского. В–третьих, «в их царской державе и владении» пребывала лишь часть Киевской митрополии, политически разделенной границей с Речью Посполитой.
Проблема, вопреки мнению патриарха Иоакима, состояла вовсе не в поставленни митрополита для Киева и иных отошедших к России украинских территорий. Московское правительство (как, впрочем, и южнорусское духовенство) в принципе не могло допустить разделения православия на исконных землях Руси по сугубо временной государственной границе, установленной Андрусовским перемирием 1667 г. Сменявшие друг друга в патриаршество Иоакима правительства неизменно считали своим долгом поддерживать единоверное население на территории Речи Посполитой, справедливо рассматривая православие как политическую силу и важное идейное оружие Российского государства.
Наступление католицизма к западу от границы шло по всему фронту: экономически, политически, юридически, в области образования и культуры. Хитроумный маневр Римско–католической церкви с насаждением унии позволял исподволь обойти отчаянное сопротивление народа насильственному окатоличиванию. Переход в унию облегчался разрозненностью и даже враждой православных иерархов на землях Польско–Литовского государства. В этих условиях поставление Киевского митрополита в Москве было бы ударом в спину православному митрополиту (или даже соперничавшим митрополитам), который, только оставаясь в Речи Посполитой, мог, как королевский подданный, использовать свои, пусть ограниченные, права для защиты Церкви.
Несмотря на внутреннюю борьбу и разногласия, в вопросе о целостности митрополии украинское духовенство было удивительно единым. Старейший и заслуженный глава Левобережного духовенства, бывший ректор Киево–Могилянской коллегии, знаменитый просветитель и духовный наставник Лазарь Баранович, епископ (с 1657 г.), а затем архиепископ Черниговский и Новгород–Северский, не одно десятилетие выступал «местоблюстителем» престола Киевской митрополии, неизменно признавая власть заграничных Правобережных митрополитов. Лазарь даже уклонялся от посещения Киева и службы в святой Софии, не желая давать ни малейшего повода подозревать его в посягательстве на прерогативы единого украинского митрополита.
Такое положение особенно уязвляло Левобережного гетмана, подчеркивая его униженное положение сравнительно с гетманом Правобережным, даже когда последний предавался туркам. Клейноты (символы власти) того и другого переходили из рук в руки, но положение сохранялось: каждый гетман (в подданстве России, Польши или Турции) мнил себя главой всей Украины, однако украинское духовенство, по сути, опровергало это мнение. Разумеется, Левобережные гетманы неоднократно замышляли избрание и поставление своего, частного Киевского митрополита. Но угроза церковного отлучения и проклятия со стороны признанного украинским духовенством экзарха Константинопольского неизменно пресекала эти попытки.
Позиция Лазаря Барановича и его единомышленников, мечтавших об объединении Малороссии под крылом российского орла, разделялась не всеми их Правобережными коллегами. Временами возможность церковного отлучения использовалась для давления в пользу сторонников Польши. Тем не менее в целом следует отметить стойкость иерархов Киевской митрополии в приверженности идее единства Малой Руси, временно разделенной политической границей. Увы, международная ситуация надолго развеяла надежды на объединение истерзанной войнами Украины.
Уже в 1670–х гг. военный натиск Османской империи в Европе заставил здравомыслящих московских политиков отказаться в обозримом будущем от освобождения всей Украины и, закрепив status quo польской границы, сосредоточить силы на совместной обороне христианских стран. Положение усугублялось тем, что Речь Посполитая даже в условиях смертельной мусульманской опасности не оставила мысли о реванше над Россией и ради мечты об отвоевании (и окатоличивании) православных украинских земель готова была на изменнический сговор с Турцией и Крымом.
Таким образом проблема, представлявшаяся патриарху Иоакиму столь простой, реально состояла в подчинении Москве Киевской митрополии при сохранении ее церковного единства (в условиях политического разделения границей с враждебной католической Польшей) и легитимном упразднении ее древнего статуса экзархата Константинопольской патриархии (находившейся в Стамбуле под властью угрожающего Европе султана). Лишь Софье и Голицыну было по плечу найти дипломатическое решение, чтобы развязать туго затянутый узел государственных и конфессиональных противоречий.
Особая тонкость и изящество дипломатии правительства регентства проявились в том, что внешний, официальный ход событий вполне импонировал патриарху и создавал у Иоакима впечатление реализации его собственного подхода к проблеме. Ведь компромиссное по своему существу правительство не имело средств заставить патриарха, указать ему действовать определенным образом. Эта особенность и позволила составителю «Иконы» (а за ним историкам) с легкостью изложить ход событий как реализацию инициативы и планов Иоакима. В свою очередь, нам достаточно дополнить эту картину несколькими штрихами, чтобы плоские на первый взгляд замыслы и свершения обрели истинную глубину и объемность.
Едва успев возглавить Посольское ведомство, во время Московского восстания 1682 г. князь Василий Васильевич Голицын отправил тайный наказ послу в Константинополе Прокофию Возницыну. Тот должен был разузнать «от себя» (неофициально) о возможности передачи Киевской митрополии от Константинопольского патриарха Московскому, да так, «чтобы патриарх о том не дознался и в Малой бы России о том не сведали». Действуя «с великим остереганием», опытный дипломат выполнил задачу блестяще: получил от Константинопольского патриарха Никифора «отпустительную грамоту» на Киевскую митрополию [451]. Теперь оставалось утихомирить Москву, чтобы смело приступить к открытой части проекта.
В 1683 г. патриарх Иоаким начал свою изложенную «Иконой» великую миссию с внушений «присылающимся людям из Малороссии, чтобы там общим советом и согласием все люди, Киевскому престолу подсудные, на избрание митрополита потщались». Давно мечтавший об этом гетман Иван Самойлович не замедлил известить патриарха о готовности исполнить его волю (тем паче, что грамота Константинопольского патриарха Парфения благословляла посвящение Киевского митрополита Московским патриархом). В сентябре Иоаким послал Самойловичу официальную грамоту о необходимости доставления Киевского митрополита Московским патриархом. Патриарх пока не говорил о подчинении митрополии
