Пэлем Грэнвил Вудхауз
Собрание сочинений
Том 13. Салли и другие
Дживс и феодальная верность
Перевод с английского И.Бернштейн
Если бы я стал утверждать, будто тогда в ванне, задумчиво намыливая пятку и распевая, помнится, лирическую песню, «Белые ручки любил я на берегу Салимара»,[1] я был в жизнерадостном настроении, этим я бы только ввел в заблуждение читающую публику. Нет, ведь меня ждал вечер, не суливший ничего доброго ни человеку, ни зверю. Тетя Далия прислала мне из своего загородного дома Бринкли-Корт, что в Вустершире, письмо, в котором просила в порядке личного одолжения накормить ужином ее знакомую супружескую чету по фамилии Троттер.
Тетя Далия сама признавала, что они совершенно несносны и уморят меня своим занудством, но их необходимо обаять, так как она в настоящее время ведет сложные деловые переговоры с мужской половиной, и тут пойдет на пользу любая мелочь. «Так что уж, пожалуйста, не подкачай, мой добрый, доблестный Берти», — на такой жалостной ноте кончалось ее письмо.
А поскольку тетя Далия — это моя хорошая, достойная тетка (не путать с тетей Агатой, той, что зубами раздирает крыс и пожирает собственное потомство), когда она пишет: «Не подкачай», — я не подкачиваю. Но, как я уже признался выше, перспектива вечера с Троттерами мне совсем не улыбалась. Я рассматривал ее как проклятие, павшее на мою голову.
Тем более что прошедшие полмесяца я уже и так прожил в подавленном состоянии из-за отсутствия Дживса, который отбыл на летний отдых. Ежегодно в первых числах июля он прекращает работу, бросает инструмент и отправляется в Богнор Риджис ловить креветок, а меня оставляет в положении того поэта, про которого мы учили в школе, что он постоянно оставался без своих газелей. [2] Бертрам Вустер без своего неизменного помощника превращается в тень самого себя и совершенно не в силах сладить с какими-то Троттерами.
Об этих Троттерах, кто бы они, черт их побери, ни были, я и размышлял с сердечным сокрушением, уже перейдя от левой пятки к левому локтю, когда из спальни до моего слуха донесся осторожный звук шагов, отчего я сразу встрепенулся, вскинул голову, охваченный дивным волнением, и мыло замерло у меня в кулаке. Раз по моей спальне кто-то осторожно ходит, это может означать лишь одно — если, конечно, исключить внеплановый визит грабителя, — а именно, что из отпуска, загорелый и посвежевший, возвратился надежный столп дома сего.
За стеной тихо кашлянули в подтверждение моей правоты, и я в полный голос спросил:
— Это вы, Дживс?
— Да, сэр.
— Вернулись, наконец?
— Да, сэр.
— Добро пожаловать в дом № За, Беркли-меншенс, Лондон, W. 1! — провозгласил я, испытывая примерно то же чувство, что и пастух, когда заблудшая овца трусцой возвращается к нему в овчарню. — Хорошо отдохнули?
— Вполне, благодарю вас, сэр.
— Расскажете мне при случае, как вы там проводили время.
— Непременно, сэр, когда вам будет угодно.
— То-то я, наверное, заслушаюсь. А сейчас вы что делаете?
— Вам только что пришло письмо, сэр, я положил его на туалетный стол. Вы сегодня ужинаете дома, сэр?
— Да нет, к несчастью. У меня встреча с четой неизвестных зловонных пузырей, которым покровительствует моя тетя Далия. Так что можете, если хотите, идти к себе в клуб.
Как я уже однажды упоминал в своих мемуарах, Дживс состоит членом очень избранного клуба лакеев и дворецких под названием «Подсобник Ганимед», расположенного на Керзон-стрит, и я понимал, что после столь долгого отсутствия ему теперь не терпится рвануть туда, пообщаться с приятелями, возобновить знакомства, ну, и так далее. Я, например, побыв вне города неделю, по возвращении первым делом устремляюсь к «Трутням».
— Представляю, какой горячий прием вам окажут одноклубники, споют вам «Хей нонни-нонни» и «Ча-ча-ча», — сказал я. — Вы, кажется, упомянули, что мне пришло письмо?
— Да, сэр. Его только что доставили с посыльным.
— Похоже, что-то важное, а?
— Такое предположение напрашивается, сэр.
— Распечатайте и зачитайте, что там.
— Очень хорошо, сэр.
Последовала полутораминутная заминка, во время которой, поскольку на душе у меня полегчало, я успел исполнить «Выкатывайте бочку», «Я люблю мою красотку» и «Каждый день я приношу тебе фиалки» в порядке перечисления. Наконец, сквозь стену просочился голос Дживса:
— Письмо изрядной длины, сэр. Быть может, довольно будет, если я вкратце передам его содержание?
— Валяйте, Дживс. Перехожу на прием.
— Письмо от некоего мистера Перси Горринджа, сэр. Если опустить не идущие к делу подробности, мистер Горриндж желает позаимствовать у вас одну тысячу фунтов, сэр.
Я вздрогнул. Мыло выскользнуло у меня из пальцев и с глухим стуком приземлилось на банном коврике. Это сообщение без предварительной подготовки мгновенно лишило меня присутствия духа. Не часто случается, что у человека пытаются стрельнуть такую исполинскую сумму, пятерка до будущей среды — вот обычный тариф.
— Как вы сказали, Дживс? Тысячу фунтов? Да кто он такой, этот тип? Я не знаю никаких Горринджей.
— Из текста письма следует, сэр, что вы и этот джентльмен между собой лично не знакомы. Но он является, по его словам, пасынком некоего мистера Л.Дж. Троттера, которого якобы знает миссис Трэверс.
Я кивнул — бесполезно, поскольку Дживсу меня было не видно.
— Да, тут его не опровергнешь, — признал я. — Тетя Далия, действительно, знакома с Троттером. Это тот самый тип, которому она просила меня засыпать сегодня вечером овса в кормушку. Что верно, то верно. Но отсюда вовсе не следует, что я буду нянчить его пасынка и позволю ему совать лапу в мой бумажник. У нас с Л.Дж. Троттером совсем не такие близкие отношения, когда, как говорится, твой пасынок — мой пасынок. Согласитесь, Дживс, стоит раз дать в долг одному пасынку, и что получится? В кругу близких и дальних родственников разнесется весть, что ты — кормилец и поилец, и все сестры, тетки, племянники и дядья обступят тебя со всех сторон, спеша отхватить свое, да кого-нибудь еще, глядишь, и затопчут в свалке. Тут у нас будет не дом, а сплошное кровопролитие.
— В том, что вы говорите, много правды, сэр, но автор письма хлопочет не столько о ссуде, сколько о вложении капитала. Он предлагает вам вложить деньги в театральную постановку по роману леди Флоренс Крэй «Спинола» в его сценической обработке.
— Ах, вот оно что! Понятно. Я начинаю улавливать смысл.
Эта самая Флоренс Крэй приходится… ну, да, можно сказать, что она приходится мне чем-то вроде сводной двоюродной, вернее, троюродной или даже четвероюродной сестры. Она — дочь лорда Уорплесдона, а старик Уорплесдон недавно, в минуту умственного помрачения, женился на моей тете Агате, en secondes noces,[3] так это, если не ошибаюсь, называется. Флоренс —
