отваливаются, но времени у нас нет. Собирайся.
— Куда? У нас вагон времени. Мы и так все подготовили. Как часто бывало в их семейной жизни, неторопливое течение его мыслей Долли не понравилось. Даже Мыльный мог бы сообразить, ради чего эта гонка. Но там, где менее любящая жена ответила бы недобрым словом, упомянув олухов, которых уронили в детстве, она только вздохнула, сосчитала до десяти и обрисовала ситуацию.
— Послушай, — сказала она. — Ты ведь знаешь, эта тетя поручила Макаке искать ее мужа. Так вот, когда женщина нанимает сыщика на такое задание, она постоянно сообщает о себе в сводке новостей. Если она хочет сменить место, она ему об этом скажет. Берет телефон и говорит: «Ку-ку, уезжаю жить в деревню. Вот вам мой адресок».
У Мыльного поникла челюсть. Как обычно, обо всем он. не подумал.
— Думаешь, она сообщила Макаке, что собрала вещички?
— Естественно, сообщила. Именно сейчас он вполне может направляться в этот «Мирок».
— Бе-да!
— Только, сдается мне, он спешить не будет. Летними вечерами по таким вот Вэлли Филдс ходит порядочно народу, а Макака — типус осторожный. Ладно, нечего нам здесь рассиживать. Надо двигаться.
— Я готов.
— Я тоже. Только давай не будем пороть горячку. Что нам понадобится? Фонарь?
— Фонарь-то зачем?
Долли опять сосчитала до десяти.
— Затем, что в «Приусадебном мирке» электричество мы врубать не будем. Мы не собираемся кричать соседям: «Ау! Вы-то, небось, думали, что в доме пусто? А вот и нет. Сюда пришли Моллои, хотят заграбастать погремушки».
— А, понял, — сказал супруг, улавливая ход ее мысли. Он вполне способен был во всем разобраться, если изъясняли просто и без спешки.
— Так что фонарь нам понадобится. А поскольку Макака вломится в дом, когда там уже будем мы, нам не помешает, — добавила Долли, — прихватить мою клюшечку.
Мыльный молча кивнул. Сердцебиение лишило его дара речи. «Да, жена у меня!» — сказал он себе. Обо всем-то она позаботится, все в своей головке держит.
Путь из столицы в Вэлли Филдс можно проделать на поезде, автобусом или проехать часть дороги в трамвае, но если вы заторопились и расходы во внимание не принимаете, то быстрее будет взять такси. Так и поступили Мыльный с Долли, причем судьба уготовила для них машину новую и скоростную, хотя их распаленному воображению казалось, что она еле катится. Лишних слов сказано не было. В такие минуты редко удается завязать непринужденный разговор. Лишь когда они приехали на место, и сумрачный, необитаемый силуэт «Приусадебного мирка» утешил их, один из супругов решился заговорить.
— Похоже, его здесь нет, — сказал Мыльный.
— Будем знать точно, когда разведаем округу.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, если Макака здесь, он либо окно разбил, либо еще что-нибудь сделал, иначе как он войдет внутрь?
— А, понял.
— Обойди дом с той стороны, а я пойду по этой. У заднего крыльца они встретились.
— У меня все тихо, — сказал Мыльный.
— У меня тоже. Думаю, мы здесь вовремя.
— Ты меня немного напугала, солнышко.
— Да, положеньице — не сахар, — сказала Долли. — Ну, за дело.
Порывшись в своей элегантной сумочке, она вытащила резиновую дубинку и уверенным движением разбила кухонное окно. Для Мыльного, чья нервная система была не в лучшей форме, звук рассыпающегося в полночной тиши стекла прозвучал грохотом, с каким тысяча тарелок могла бы выпасть из рук тысячи поваров, и, затаив дыхание, он приготовил себя к появлению полиции, которая рванется вперед, выхватив из-за пояса дубинки. Этого не произошло. «Приусадебный мирок» и его окрестности той ночью входили в маршрут кузена Джорджа. В минуты противоправного вторжения бравый служака стоял под сенью куста у одного дома, отдаленного приблизительно на три четверти мили, и наслаждался сигареткой, о которой мечтал последние два часа. Для целостности картины скажем, что перебирал он и нежные мысли о Дженнифер Тиббетт, поскольку этому обыкновению в периоды ночных дежурств он следовал неукоснительно.
Войдя в кухню, Долли включила свой фонарь.
— Я иду наверх. Встретимся в гостиной.
— Фонарь будет у тебя?
— Ясное дело, у меня. Надо мне видеть, что я делаю, а?
— Еще трахнусь обо что-нибудь в темноте…
— Это сколько душе угодно, — снисходительно отозвалась Долли. — Никто тебя за руку хватать не будет. Тут у них — царство свободы, как говорит один легавый.
— Не говори мне о легавых, солнышко! Не сейчас, не в такой момент, — взмолился Мыльный. — Как- то мне это не нравится. И спускайся поскорее вниз.
Когда же она вернулась, его уже не обрадовала замшевая сумочка, покачивающаяся у нее на пальцах. На сумочку он почти и не взглянул, мысли его были заняты совсем другим.
— Вот что, — сказал он. — Ты не думаешь, что хата засвечена?
— Навряд ли. А что такое?
— Мне послышался один звук.
— Какой еще звук?
Мыльный пытался подобрать mot juste.[62]
— Как бы шебуршащий.
— Какой?
— Ну, шебуршащий такой. Я тут в темноте зондировал почву, и откуда-то шел шелестящий, шебуршащий звук. Как у привидений, — добавил Мыльный, по всей видимости, хорошо знакомый с их повадками.
— Это тебе мерещится.
— Ты думаешь?
— Ну! Извел себя совсем, лапочка, вот и померещилось невесть что.
— Может быть… — уныло протянул Мыльный. — Темно, жутко… Нет, как у домушника крыша не едет, если он каждую ночь вот так! Меня бы это довело до нервного тика. Ох, сейчас бы я выпил!
— А на кухне, может, что-нибудь есть. Возьми фонарь да сходи, посмотри.
— Тебе не страшно одной в темноте, мамочка?
— Кому, мне?! Не смеши меня! Вообще-то ничего не случится, если мы зажжем свет, надо только шторы задернуть. И я бы на пару дюймиков приподняла окошко. Здесь душновато. Если найдешь что-нибудь, притащи три стакана.
— Три?
— На тот случай, если Макака объявится.
— Может быть, нам выйти на воздух?
— Нет уж! Я хочу поглядеть на Макакино лицо. Любому человеку, знакомому с Макакой Твистом, подобное желание должно было показаться весьма экстравагантным, если не болезненным, но Мыльный ход ее мыслей уловил и захихикал.
— Обломается, да?
— Обломается и не встанет. Давай, лапуся, шевелись… Надо и отдохнуть немного.
Когда Мыльный вернулся, неся бокалы и бутылку шампанского, которую Салли с превеликим трудом раздобыла к обеденному столу Лейлы Йорк, он застал жену в задумчивости.
— Сказать тебе кое-что, Мыльный?
— Что, солнышко?
