Когда полковник изливал душу в чуткое ухо Байуотера, на улице появился молодой человек в костюме для гольфа и галстуке, который носят бывшие питомцы Рэгби. Это был Джон Кэррол, племянник мистера Кармоди. Он шел с собакой Эмили купить табаку у многостороннего аптекаря.
Вывески обманчивы. Вы читаете: «Аптека», но это все скромность. На самом деле Ч. Байуотер поставляет буквально все, от сервизов до мышеловок. Что-то вроде табака можно купить и в других местах, но субстанция эта вряд ли удовлетворит разборчивого курильщика. Истинная услада для нёба — только здесь.
Джон, крупный молодой человек с приятным, но мрачным лицом, медленно шел по улице. От безответной любви и других забот душа его совсем расклеилась, но послеполуденная тишина омывала ее бальзамом, погружая в транс, из которого, однако, вывел дикий шум, напугавший и Байуотера.
Причину его объяснить не трудно. Когда Джон, собираясь купить табак, брал с собою Эмили, она останавливалась у входа и жадно нюхала, пока кто-нибудь не откроет дверь. Ей очень нравилось снадобье от кашля, а долгий опыт подсказывал, что если жалобно смотреть на аптекаря янтарными глазами, леденца два или три ей перепадет. Вот и сегодня, подбежав к двери, она только-только принюхалась, как вдруг получила весомый удар по носу, завизжала, отпрыгнула, а из аптеки выскочил полковник со своей бутылкой.
— Минуточку, минуточку! — язвительно сказала собачка. — Нельзя ли помедленней, любезный?
Полковник, придавленный бременем скорбей, заметил, что к ним прибавилось лохматое чудище, и рявкнул:
— Брысь!
Эмили зашлась от лая.
— Ах-ах-ах! — говорила она, сопровождая междометия визгом, — Это еще кто? Бьет, видите ли, по носу, словно король какой-нибудь…
— Пошел отсюда! — заорал полковник.
— Если хотите, «пошла», — заметила Эмили. — Я — дама, черт побери!
Словарь у нее был богатый и современный.
— Из-за таких субъектов, — продолжала она, — все наши беды. Знаю я вас, акул! Одно слово, тираны. Разрешите сказать…
Тут, как это ни печально, полковник решил ее ударить. Она увернулась, но, убедившись в тщете слов, изменила тактику. Намереваясь вцепиться противнику в ногу, она услышала истерический крик:
— Э-э-ми-ли-и!!!
Голос у Джона был зычный, легких он не жалел. Когда валлийский терьер вот-вот сожрет отца любимой девушки, миндальничать нельзя. Услышав трубный вопль, полковник подпрыгнул и выронил свою бутылку. Та со звоном разбилась, а Эмили, вполне способная внести лепту в неожиданный, хотя и безопасный тарарам, все же поджала хвост и убежала. Негромкие, но приязненные крики у кабачка «Герб Кармоди» свидетельствовали о том, что она миновала это популярное заведение.
Однако Джон не успокоился. Глядя на Уиверна, вы не подумали бы, что у него красивая дочь, но так уж случилось, и Джон робел, как робеет едва ли не всякий при отце красивой дочери.
— Простите, — выговорил он. — Надеюсь, вы не ранены? Потерпевший не ответил, но метнул в него тот взгляд, от которого сержанты никли, как увядшие розы. Потом оба они вошли в аптеку.
— Еще одну, — лаконично сказал полковник.
— Вы уж простите! — сказал Джон.
— Ту я уронил. На меня бросился дикий пес.
— Ради Бога, про…
— Нет, как разрешают водить их по улицам?
— Я вас у-мо-ля…
— И опасно, — закончил полковник, — и противно.
— Так-так, — сказал аптекарь.
Разговор себя исчерпал. Байуотер понял, что не время любовно вывязывать бантики и мгновенно упаковал бутылку. Полковник схватил ее и убежал, а Джон, придержавший для него дверь и не услышавший: «Спасибо», вернулся к прилавку, за табаком.
— Так-так, — сказал Байуотер. — Сию минутку, мистер Джон. Две унции?
С уходом полковника стало полегче. Обретя былую приветливость, аптекарь отсыпал табаку и, разговора ради задерживая сдачу, сказал:
— А полковник-то расстроен.
— Сдачу не дадите? — спросил Джон.
— Очень прискорбный случай.
— Как там сдача?
— Я сразу заметил, что он сам не свой. Что говорить, шок! Только он вошел, я подумал…
Джон не возражал, но поинтересовался сдачей.
— По дочери скучает, — определил аптекарь с лукавой улыбкой. — После такого шока нужен близкий человек. Это и коту ясно.
Джон ушел бы, но как расстанешься с тем, кто говорит о Патрисии? И он придвинулся к прилавку.
— Скоро она будет дома, — сказал Байуотер. — Насколько мне известно, завтра.
— Завтра?!
— Да, мистер Джон. Вчера вернулась из Франции. Канал пересекла без эксцессов. Сейчас находится в Лондоне, отель «Линкольн», Керзон-стрит. Здорова и весела. Завтра приедет трехчасовым поездом.
Джон не удивлялся такой точности. Он знал, что сестра аптекаря служит на почте.
— Завтра… — повторил он.
— Да, сэр. Именно — завтра.
— А сдачу можно? — спросил Джон, торопясь уйти, чтобы обдумать все на воздухе.
— Конечно, теперь ей… — начал аптекарь.
— Сда-ачу!
И Ч. Байуотер, взглянув на него, отсчитал монетки.
Чтобы дойти от аптеки до усадьбы, вы проходите Главную улицу, резко сворачиваете налево, то есть на Ривер-лейн, потом переходите каменный мостик, под которым речка Скерм тихо течет к реке Северн, минуете небольшой, но приятный дом полковника, поднимаетесь по склону, пересекаете луг-другой — и оказываетесь в парке, где виднеются сквозь деревья высокие трубы и красные стены древнего дома Кармоди.
Когда тут не взрывают дубы под носом у военных, место это можно назвать царством покоя. Джон прибавил бы «и очарованья», ибо за четырнадцать лет, прошедших с ее приезда, Пэт пропитала местность своими свойствами. Каждый дюйм был так или иначе с ней связан. На этих пнях она сидела, помахивая ножками в коричневых чулках; под этими деревьями укрывалась от грозы; на эти ворота лазала, на этих лужайках бегала, в эти колючие кусты гоняла его в поисках гнезд, словом — куда ни взгляни, поневоле о ней вспомнишь. Самый воздух сверкал и звенел ее смехом, и даже мысли о том, что смеялась она над ним, Джоном, не могли ни на каплю ухудшить это сказочное царство.
Под деревьями, на полдороге, к нему присоединилась обиженная Эмили, всем своим видом говоря: «Ну, где ты запропастился?». Они пошли вместе и обогнули дом. Джон несколько лет вел хозяйство вместо дяди, а жил над конюшней, в двух комнатках, куда и направился, оставив собачку с шофером по фамилии Болт, который мыл машину.
Там, у себя, он сел в кресло, набил трубку особым табаком, положил ноги на стол и стал смотреть на фотографию. Видел он прелестное личико, которое не смог испортить даже современный фотограф, склонный заволакивать черты сероватым туманом. Чуть раскосые глаза глядели нежно и лукаво, легкая улыбка таила какой-то занятный секрет, нос привлекал тем задором, который дарует чуть вздернутый кончик. Словом, в лице был вызов, был и призыв.
Эту, последнюю, фотографию Пэт подарила три месяца назад, перед отъездом в Лё Тукэ.[74] А теперь она вот-вот вернется…
