— Ты боишься, что мы с тобой тоже поссоримся?
— Да, — ответил Джон, — примерно так.
— Какая чушь! Да ни за что на свете!..
Пожалуйста, еще одна возможность. Уж ее он не упустит. Собрав все свое мужество, он вцепился в скатерть и начал:
— Пэт…
— А вот и Хьюго! ~ вскричала она. — Самое время, а то я умру с голода. Эй, а кто это? Ты их знаешь?
Джон тяжело вздохнул, обернулся и увидел, что его кузен — не один. Рядом с ним находились джентльмен средних лет и очень хорошенькая девушка.
Свежевыбритый и галантный Хьюго приблизился к столику, являя своим видом, что он был на матче и кое-что выиграл.
— Привет! — сказал он старой подруге. — Привет! — сказал он кузену. — Простите, что опоздал. Разрешите, как говорится, представить моих друзей, мисс и мистера… э-э…
— Моллой, — подсказал незнакомец, — Томас Дж. Моллой с дочерью.
У незнакомца оказался красивый низкий голос, прекрасно подходивший к внешности. Судите сами: американец, скорее всего — сенатор, на пятом десятке, с высоким выпуклым лбом и седеющей шевелюрой.
— Да, — подтвердил Хьюго, — Моллой. Томас Дж. с дочерью. Мисс Уиверн. Мистер Кэррол, мой кузен. А теперь, — с облегчением закончил он, — попробуем заказать ужин.
Обслуга в «Горчичнице» уже не та, но все же, схватив официанта за фалды, Хьюго своего добился. Затем, после начальных фраз, вдело вступил оркестр, окатив собравшихся чем-то вроде музыки, и Томас Дж. с дочерью немедленно встали. Танцевал сенатор неплохо, хотя и несколько скованно, и вскоре исчез в толпе.
— А кто это? — спросила Пэт.
— Томас Дж…
— Знаю. Кто они такие?
— Н-ну, — начал Хьюго, — как тебе сказать? Сидели мы рядом, и он мне чем-то понравился. Есть в нем что-то такое… Ты подумай, решил, что Юстес Родд — хороший боксер! Поспорили три к одному, и я, конечно, выиграл. После этого, сама понимаешь, как его не угостить? Он обещал дочке повести ее куда- нибудь, я и говорю, вы ее тоже прихватите. Ты не против?
— Конечно, нет. Хотя втроем все-таки уютней.
— Не без того. Но если бы не этот Томас, мы бы не смогли особенно разгуляться. Считай, что он нас угощает. — Хьюго бросил взгляд на кузена, отрешенно глядевшего вдаль, — Джон тебе ничего не говорил?
— Джон? А что он должен сказать?
— Да так, то и се. Пойдем потанцуем. У меня к тебе серьезный разговор.
— Как загадочно!
— Еще бы! — согласился Хьюго.
Оставшись один, Джон почти сразу осознал свою ошибку. Да, «Горчичница» ему понравилась, но теперь он понял, что она — позор славного города. Вот такие клубы и внушают недоверие к прогрессу. Возьмем оркестр. Возьмем публику. Возьмем, наконец, метрдотеля. Банде музыкантов платят Бог знает сколько за те самые звуки, которые Джон в раннем детстве бескорыстно извлекал из гребенки и папиросной бумаги. Клиенты, все как один, жирные и лакированные, что ли. Метрдотель — просто паразит, давно пора им заняться.
Предаваясь этим печальным мыслям, словно Лот перед бедою, он вдруг заметил, что банда затихла, а Пэт и Хьюго идут к столику.
Как оказалось, то был обман, джаз просто набирал силы. Не надеясь его перекричать, Пэт выжидательно смотрела на Хьюго. Но он покачал головой.
— Там, на балконе, Ронни Фиш, — сообщил он. — Мне надо с ним побеседовать. Срочные дела. Садись, говори с Джоном, тем хватает. До скорого! Если что приглянется, заказывай, невзирая на цену. Спасибо Томасу Дж., сегодня я богатый.
И он исчез в толпе; Пэт села; а Джон понял, что несправедлив к «Горчичнице». Очень милое местечко. Приятная публика, любезный, расторопный метрдотель, прекрасный оркестр. Обернувшись к Пэт, чтобы поделиться такими мыслями, он окоченел под ее взглядом. Если прибавить, что кончик носа слегка поднимался кверху, можно назвать ее вид вызывающим и брезгливым.
— Ой! — испугался он, — Что случилось?
— Ничего.
— А почему ты так смотришь?
— Как?
— Ну, так.
Джон не был мастером слова. Он не смог бы описать ни взгляд, ни общий вид, но они ему не нравились.
— Ты думал, я буду смотреть нежным смеющимся взором?
— А?
— «И, озаривши его нежным, смеющимся взором, дева робко спросила: 'Ах, почему ты не смеешь сам говорить за себя?!'» Я думала, ты взял мысль из «Ухаживания Майлза Стендиша»:[81] «Ежели славный моряк хочет со мной обручиться, что ж он так странно молчит? Ведь с недостойной беседы не заключают помолвки…» Ну, и так далее. Когда-то я знала это наизусть. А сейчас хотела бы знать, ждешь ли ты ответа от меня или от поверенного?
— Не понимаю!
— Да? Странно…
— Пэт, в чем дело?
— Ах, ерунда! Когда мы с Хьюго танцевали, он сделал мне предложение.
Джон совершенно заледенел. Кузен не казался ему неотразимым, но все-таки, как он смеет…
— Предложение? — саркастически переспросил он.
— Да. От твоего имени.
— То есть как?!
— Попросил выйти за тебя замуж. Просто умолял. Те, кто слышал, были очень тронуты.
Она умолкла и, как ни странно, в зале, где джаз играл на бцс «Мою красотку», воцарилась тишина. Джон густо покраснел; воротничок его мгновенно превратился в петлю висельника. Хотелось ему одного — пойти на балкон, разорвать кузена на части и сбросить в зал.
Пэт первой обрела дар речи и быстро, сердито заговорила:
— Ничего не понимаю! Вроде бы ты не был такой медузой. Все-таки что-то соображал. Наверное, это — сельская жизнь. Совсем обмяк! А что с тебя взять? Живешь как овощ. Ешь, спишь, да еще с грелкой…
— Нет! — возразил Джон.
— Ну, в теплых носках, — уступила Пэт. — Поистине, сыр в масле. Вот ты и размяк вчистую. Да, мой дорогой, — она посмотрела на него, грозно поводя носом, как делала и в детстве. — Да, мой дурацкий, несчастный, глупый Джонни. Ты что, действительно думаешь, что можно выйти замуж за человека, который боится сделать предложение?
— Не думаю!
— Думаешь.
— Да нет же!
— Ты не просил Хьюго со мной поговорить?
— Конечно, нет. Сам полез, идиот. Я ему шею сверну!
Он злобно посмотрел на балкон. Взглянув вниз, Хьюго приветливо помахал рукой, как бы давая понять, что духом они вместе. Стояла сравнительная тишина, если не считать утробных звуков саксофона и
