сжечь притворившегося мертвым бургомистра, в глазах хитрого патера мелькает мрачный отблеск костров инквизиции.
Жуве рассматривал «Героическую кермессу» как свой «дебют» в киноискусстве. «Эта работа, ― писал он много лет спустя, ― осталась для меня эталоном, исходя из которого я оценивал все, что мне приходилось видеть и делать в кино» [51]. Жуве отмечал, что Фейдер проявлял «поразительное умение и щедрость в руководстве актерами, а также обладал большими познаниями в области драматического искусства»[52]. Эти оценки в устах Луи Жуве приобретают особый вес и значение.
Высмеивая национализм и военную фанфаронаду буржуазии, Фейдер не видел, что кроме того существует дух истинного патриотизма, носителями которого являются народные массы. Если брать формулу Мориса Тореза «переход национальной ответственности от одного класса к другому», то можно сказать, что Фейдер дал художественное выражение только одной стороны этого исторического процесса, а именно: он показал утрату буржуазией чувств национальной ответственности. Все же и в таком ограничении идейно-художественная концепция фильма не является до конца последовательной. Заложенная в ней проповедь примиренчества и непротивления помешала режиссеру до конца разоблачить приспособленчество и предательство буржуазии, готовой пойти на сговор с врагом.
Односторонность мысли «Героической кермессы» стала очевидной и в свете последовавших исторических событий: испанской трагедии, мюнхенского сговора, Второй мировой войны. Но в момент выхода фильма на экран эта ограниченность была еще неощутима, и фильм встретил безоговорочно положительный прием со стороны прогрессивной общественности.
Зато на фильм ополчились националистические, профашистские элементы, объявившие его «антипатриотическим» и подвергшие его ожесточенной травле.
В защиту фильма выступила прогрессивная пресса. Коммунистическая партия Франции и в газете «Юманите» в докладе на VIII съезде ФКП Морис Торез назвал «Героическую кермессу» «выдающимся произведением», противостоящим общему упадку и разложению буржуазного искусства. Это свидетельствует о том, что при всей идейной противоречивости фильма на первый план в момент его появления выдвинулась его антибуржуазная и антишовинистическая направленность.
Полемика вокруг «Героической кермессы» получила особую остроту в связи с борьбой за «Большую Премию» французского кино. Кандидатом на эту премию за 1935 г. был выдвинут шовинистический и милитаристский фильм Л’Эрбье «Ночная стража» (краткое описание которого было дано выше). «Юманите», поддержанная рядом других левых газет, выступила против этого фильма. Как раз в это время на экраны вышла «Героическая кермесса», которая сразу затмила холодную и напыщенную картину Л’Эрбье. Демократическая общественность во главе с «Юманите» требовала премии для «Героической кермессы». Борьба увенчалась успехом: фильм Фейдера получил «Гран При» французского кино.
Вскоре после выхода на экраны «Героической кермессы» в «Юманите» было помещено интервью с Фейдером, где режиссер с большой симпатией отозвался о советском кино [53]. «В СССР кино находится в руках государства, ― сказал он. ― И государство там не только не сковывает кино, не втискивает его в бюрократические рамки, но, напротив, помогает развитию киноискусства, предоставляя художникам полную свободу. По-видимому, для советских руководителей важен прежде всего результат. И для того, чтобы иметь хорошие фильмы, художникам не мешают искать новые пути. Кроме того, деньги там не имеют значения, а это кое-что значит, поверьте мне…» Одновременно Фейдер высказался против национализации кино во Франции, так как это означало бы передать кино в руки буржуазного государства. Делясь собственными художественными планами, Фейдер сообщает, что собирается поехать в Англию и поставить там для Александра Корда новый «историко- костюмный»[54] фильм на манер «Героической кермессы». Он тут же добавляет, что постановка «историко-костюмных» фильмов ― это вынужденный путь: «В настоящее время в кино невозможно углубиться ни в одну проблему, нельзя показывать ни государственных чиновников, ни военных, нельзя говорить о том, что волнует молодёжь. Представьте себе только, что я заинтересуюсь социальными вопросами и захочу поставить фильм о конфликте между хозяевами и рабочими. Я не смогу этого сделать, и вы знаете почему».
Фейдер рассказывает, что ему так и не удалось найти продюсера, который согласился бы дать денег на постановку фильма о феминистском движении. «Действительно, чтобы говорить о феминизме, надо сначала описать существующее не очень-то радостное положение вещей, а затем объяснить, как и в какой степени участие женщин в политической жизни могло бы улучшить положение». Но поставить такой фильм невозможно.
Впоследствии в своих мемуарах Фейдер с горечью писал: «Попробуйте затронуть конфликт между рабочими и хозяевами, классовую борьбу, антагонизм идей, партийные конфликты, ― и все двери немедленно захлопнутся перед вами, какую бы деликатность и беспристрастность вы ни проявили»[55].
Существование трудностей, о которых говорит Фейдер, не подлежит сомнению. Несомненно и то, что во все времена наиболее честные и мужественные режиссеры находили способы эти трудности преодолевать. За примерами ходить недалеко: их можно найти в творчестве самого Фейдера. Однако в его словах звучат нотки усталости и отказа от борьбы. И это тем более печально, что именно в 1936 г. во Франции складывались относительно более благоприятные условия для создания социально острых кинофильмов. В это время Ренуар осуществил постановку «Преступления господина Ланжа», где как раз показал конфликт «между хозяевами и рабочими», а Жюльен Дювивье и Шарль Спаак работали над фильмом «Дружная компания», рассказывавшем о создании рабочего кооператива. А через два года появятся такие фильмы, как «Марсельеза» и «Великая иллюзия» Жана Ренуара и «Время вишен» Дрейфуса (который позднее возьмет себе псевдоним Ле Шануа).
Движение Народного фронта облегчило организационное объединение прогрессивных сил французского кино. В том же номере, в котором опубликовано интервью Фейдера, «Юманите» сообщила о создании «Объединения независимого кино». Вскоре оно превратилось в организацию «Сине-Либерте», группировавшую десятки прогрессивных творческих и технических работников французского кино. Но Фейдер вместо того, чтобы воспользоваться новыми возможностями, дал увлечь себя сомнительными коммерческими предложениями и уехал за пределы Франции. Результаты были печальны для французского кино и трагичны для самого Фейдера. Начался закат его творчества.
