Цивилизаций). Оставшиеся на орбите разведенных матерей, воспитанные женщинами мужчины озадаченно смотрят в сказку о Дюймовочке или о семи богатырях, зная точно, с кем в ней себя надо ассоциировать, но внутренне завидуя женскому персонажу. В итоге в мир с конвейера неплоных семей сходит одно странное создание за другим — в штанах принца, но с душой и ожиданиями Дюймовочки.
Судьба такого кентавра незавидна: вместо принцессы для спасания он сам ищет некий феминизированный вариант принца — девушку немногословную, заботливую, плечистую, способную защитить его от опасностей и желательно щедрую. Продолжая играть не того персонажа в андерсеновском сюжете, мачмо обнаруживают на своем пути одних жаб и крыс, которые жадничают на зернышках и не хотят воплощать их внутреннее фэнтези.
Тяжелый подвиг самосовершенствования, который один и способен превратить мужчину в рыцаря, им чужд — поскольку из сказок усвоили в лучшем случае лишь пример золушкиной женской покладистости. Мачмо, полагающие себя объектами, а никак не субъектами жизни, хотят, чтобы подвиги совершали ради них.
Неслучайно именно поколение мачмо и белоснежиков породило чудовище разврата — фантастическую литературу 80-х-2000-х, в которой редко обходится без мускулистого женского персонажа со встроенной пушкою, оберегающего томного героя-белоснежика. В т. н. киберпанке, в романах С.Лукьяненко и Переса-Реверте, во всем сонме приключенческой литературы для мачмо — так и мелькают задиристые рельефные девицы, которые время от времени, в очередной раз спасши ценного (обычно неизвестно чем) героя от смерти, после заката 'приникают к нему разгоряченным телом'.
Реальность, разумеется, не может обеспечить всех мачмо достаточным количеством девушек- воительниц. В итоге, сталкиваясь с настоящими, женского пола золушками и дюймовочками, мачмо способны лишь копить обиды и чувствовать, что их нагло оттесняют с желаемой роли. Потому и вести себя с реальными золушками они начинают по-женски, как ревнивая мачеха — для женщин у них не находится ни благодарности, ни признания, что всё помыто и вычищено как надо. Им нужно much more.
Между тем, Космос настаивает: всякий мачмо может и должен стать принцем и рыцарем — сильным, умным, заботливым и ласковым, постоянным и щедрым. Надо лишь перестать быть травести и убийственно много поработать (под этим Космос, разумеется, понимает не упражнения с мечами и пистолетами. Все эти якобы «маскулинные» хачатуряновские пляски метят мачмо не хуже пресловутой наплечной лилии).
Будьте истинными рыцарями и принцами, друзья мои. Может статься, однажды в дикую андерсоновскую погоду в ваш одно- или двухкомнатный дворец постучится замерзшая принцесса — не встречайте ее вопросом, согласна ли она готовить борщ. Это совсем не по сказке.
…На этом месте я уже слышу возражения: 'Но Учитель! А че они думают — в сказку попали?' Космический ответ прост: неужели вам самим больше хочется быть лягушками и кротами, чем прекрасными принцами?
Если да, то не удивляйтесь, если вам будут попадаться одни представительницы вашего же вида.
P.S. от Секретариата:
текст о дурных женщинах Учитель обещает опубликовать завтра же:) Уже заперся в кабинете, попросил белого шоколаду и работает.
Об антиженском заговоре
В последние дни Истинному Учителю Истины (то есть мне) не удалось ничего написать, потому что я был занят: отлавливал с помощью Секретариата и допрашивал лиц, участвующих в антиженском заговоре.
Причиной стал визит долговязой изнуренной пациентки в чем-то спиралевидном, которая уселась в кожаное кресло напротив моего стола, закурила и принялась нервно показывать мне дорогие сапоги.
— Что у вас стряслось? — поинтересовался я.
— Блин, ну хоть вы можете мне объяснить, почему вы все такие козлы? — спросила больная несчастным голосом. — Почему вы все думаете, что если девушка модель, то это одноразовый вариант? Сами сначала, главное, пристают, а потом трубу не берут и на смски не отвечают. А посмотришь, с кем он связался надолго — там такая вообще… Вы что, слишком привлекательных боитесь?
— Ну-ну. Кто вам сказал, голубушка, что вы привлекательны. — примирительно сказал я.
…Посетительница страдала широко известным заболеванием, которое можно назвать горгонизмом. Подобно жертвам мифической Медузы, надолго обеспечивавшей девушкам умение позировать и хорошо сохраняться — инфицированные горгонизмом жаждут обратиться из живой привлекательной женщины в ходячий якобы «красивый» манекен. Беда в том, что при этом они ожидают вполне женского успеха.
Каковы истоки болезни? До сих пор критики отчего-то трусливо умалчивали о них, кляня некую абстрактную 'Модную Индустрию'. Однако мы с проф. Инъязовым провели кое-какие исследования и готовы расставить точки над i.
Исследователи не хотят или боятся обратить внимание на то, что идеологами и элитой современной т. н. 'индустрии красоты' являются гомосексуалисты — то есть люди, в лучшем случае не испытывающие влечения к женщинам.
Отчего именно голубые встали в двадцатом столетии на раздаче сертификатов красивости — объяснимо. В то время как мужчины нормальные выбирали профессии мужские, требующие силы, мозгового штурма и сулившие власть — гомосексуалистов тянуло к оборочкам, эстетству и тусовке.
В результате никто и не заметил, как женщин с женственными фигурами объявили 'не выглядящими' и 'не смотрящимися', а их место на подиумах и даже в фотостудиях заняли существа, гораздо сильнее напоминающие Буратино, чем Коломбину.
Причина очевидна: гомосексуалисты понятия не имеют о собственно женской красоте (имеющей четкое, если можно так выразиться, практическое измерение). У них свой идеал эротической привлекательности — худенький паренек с «плечиками», «глазищами», 'и чтоб дичился'. Достаточно бросить один взгляд на телевизор, по которому идет фэшн-ТВ, чтобы понять, кого эти эстеты путем мучительных вивисекций делают из женщин.
Вместо красоты эстеты смогли подарить женщинам лишь красивость. Для гомосексуалиста женщина такой же абстрактный объект, как натюрморт или чучело попугая — поэтому изукрашенные ими жертвы напоминают одновременно и то и другое. Там, где оформление должно подчеркнуть женственность, в несчастных воткнуты петушиные перья, чтоб «смотрелось» и «выглядело». (Кстати. Когда этот, с позволения сказать, идеал проник в порнографическую индустрию — малые экраны наполнили силиконовые метеозонды и неснимаемые сандалии с мега-каблуками. Насколько ужасное впечатление несообразности производят их обладательницы вблизи — знает каждый, кому случалось иметь с ними дело. Впрочем, об этом мы поговорим в другой раз).
Таким образом, сегодня мы имеем два совершенно противоположных канона женской красоты. Один — официальный, не имеющий к реальной красоте никакого отношения. Разумеется, вивисектированные до моделей женщины не могут быть объектами длительной привязанности — для этого у них недостаточно привлекательности и слишком изувеченная психика.
Второй — подпольный, обзываемый вежливо «эротическим» — соответствует мужскому представлению о женской привлекательности. Однако он почти не имеет коммерческой ценности, и ему позволено существовать лишь в давно маргинализованном искусстве живописи.
…Я уже слышу возражения: 'Но Учитель! Ведь на моделей всё-таки есть спрос! Вот и олигарх Прохоров набрал их в Куршевеле целую пачку!'
И что, он на них женился? — насмешливо отвечу я. Нувориши (а также те, кто хотел бы ими быть) — суть существа тщеславные и послушные правилам. Они по-анекдотному ориентируются скорее на цену, чем на ценность. Поэтому каждая заполученная модель для них — планка на брежневском кителе достигнутого. Собственно, явление, которое моя несчастная пациентка-модель ошибочно принимала за мужское приставание, — обычная погоня за нашивками. Поев устриц в выпендрёжном ресторане, мужчина вовсе не обязан его покупать.
…Космос призывает освободить индустрию женской красоты от геев. Всё равно они в ней ни пса не
